Загон
Евгений Александрович Прошкин
Гражданин Тотальной Демократической Республики Андрей Белкин трудится на очистных сооружениях, другой работы с его интеллект-статусом не найти. Дурачок Андрюша мог бы и вовсе не работать, но он не хочет быть обузой для общества. Белкин усиленно готовится к очередной проверке интеллект-статуса, по итогам которой граждане занимают свое место под солнцем: «от каждого по способностям». И ставить эти итоги под сомнение в Тотальной Демократической Республике не принято… Но всё меняется, когда в соседний корпус заезжает новый жилец – человек, слишком осведомленный и слишком независимый для нищего квартала.
Евгений Прошкин
Загон
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
* * *
Homo homini lupus est
(Человек человеку волк)
Тит Макций Плавт
Перед лицом этого неопровержимого факта с радостью осознаешь, что идеи, лежащие в основе романа, правильны.
И. Ефремов
Глава 1. Понедельник
Барсик был в настроении, сегодня он ел гораздо лучше.
Андрей раскрутил вентиль до упора и навис над прозрачным колпаком. Темная пена в цилиндрическом баке ворочалась и толкалась, словно кого-то подгоняла. Это напоминало очередь за бесплатным супом и одновременно – сам суп, который варят дети из листьев и песка. Пена бурлила, выплескивала на позолоченные стенки какие-то комья и ввинчивалась в центр – туда, где, по представлениям Андрея, у Барсика был рот.
Эльза Васильевна не обманывала: воронка в баке закручивалась против часовой стрелки. Андрей обошел стеклянный колпак и обнаружил, что от места наблюдения ничего не зависит. Откуда ни смотри – везде получится против часовой. Раньше это ему и в голову не приходило.
Убедившись, что Барсик справляется, Андрей взялся за четвертую ручку. Четвертую трубу, резервную, он открывал редко, и вентиль успел закиснуть. Для того чтобы его сдвинуть, Андрею пришлось дернуть изо всех сил.
Загустевшая пробка туго выдавилась из горловины и, плюхнувшись в супчик, раскидала по стенкам бурые кляксы. Андрей отшатнулся и, хотя кляксы остались на внутренней поверхности колпака, машинально огладил лицо – кажется, не забрызгало. Стекло стеклом, а умыться Барсиковой пищей было бы неприятно.
– Эй, Белкин! – крикнула в ухе таблетка радио. – Белкин, что у тебя?
– Ничего, – буркнул Андрей. – Нормально всё.
– Где ж нормально? – опять крикнул Чумаков. Он редко говорил тихо и еще реже называл людей по именам. – Какой нормально, когда у меня давление падает!
– Я четвертый канал запустил.
– А чудовище не подавится? Думаешь, сожрет?
– Думаю, съест, – холодно ответил Андрей.
– Ну, гляди… значит, сожрет? – бригадир уловил его обиду и не отказал себе в радости обидеть Андрея еще раз. – Значит, у твоего гада аппетит прорезался? Это магнитные бури. Монстр их чует.
– Вам виднее.
– Чи-во-о?! – с угрозой протянул Чумаков.
– У вас образование, статус высокий, – невозмутимо сказал Андрей. – А я что?.. Я так…
– Статус, верно, – с достоинством заметил бригадир. – У тебя сколько в этом месяце?
– Семьдесят пять баллов.
– В прошлом больше было, а? – спросил он якобы сочувственно.
– Было, – покорно отозвался Андрей. – А теперь меньше.
– Опускаешься, Белкин. На самое дно опускаешься.
– Опускаюсь, – подтвердил он и кивнул, как будто бригадир находился не в аппаратной, а здесь, в одной камере с Барсиком.
– Ну то-то. Не нарывайся, Белкин.
Сделав длинную воспитательную паузу, Чумаков дал «отбой», но прежде чем отключить микрофон, сказал по обыкновению громко:
– Эти черы совсем распустились.
Других собеседников у бригадира не было – в аппаратную, как и в камеры, посторонние не заходили, и фраза предназначалась исключительно для Андрея.
Андрей догадался, но стерпел. Не впервой. А если б и не стерпел – что тогда?.. С его семьюдесятью пятью баллами куда еще податься? И так выгнать могут. На конвертере ценз, не ниже семидесяти двух. Семьдесят один – это уже всё. Это уже метла или скребок, в зависимости от времени года. Желтые сапоги, желтая роба и форменная кепочка. И дети специально мусорят там, где ты недавно подмел. До семидесяти одного Андрей еще не падал, но и про кепочку, и про детей знал – соседи рассказывали.
– Барсик. Ба-арсик, – ласково произнес он. – Кушаешь? Добавить тебе?
Барсик, обитающий в огромной позолоченной емкости, слышать его не мог, но Андрея это не огорчало. Ему было не так уж и важно, слышит существо в баке или нет. Главное, что с ним можно говорить. С ними все операторы разговаривали – признавались, правда, немногие, но разговаривали все. Иначе на конвертере невозможно. Постоянно помнить, что ты обслуживаешь некий живой механизм и, соответственно, сам являешься неким живым механизмом, – это верный путь к смирительной рубашке. Лучше считать себя работником зоопарка. Только там, в зоопарке, существа природные, а здесь искусственные. Те орут, бегают и гадят, а эти лишь едят. То, что для одних существ отходы, для других пища. А также и наоборот. И к этому привыкаешь не сразу.
В первый день на конвертере Андрей не расставался с пластиковым пакетом. Пакеты выдали вместе со спецовкой, и после очередного пояснения бригадира он едва успевал отворачиваться и наполнять свежий кулек.
– Надо с пустым желудком приходить, – сказал тогда Чумаков. – Тут и без тебя дерьма хватает. Тридцать шесть труб, и в каждой – чистое дерьмо. Будешь им управлять, – объявил бригадир почти криком и, рассмеявшись, вытащил из кармана промасленный сверток.
Увидев, как Чумаков кусает румяный пирожок, Андрей не выдержал и снова отвернулся.
– Вообще-то, предприятие называется «М-конвертер», – продолжал бригадир. – «Мэ» – от слова «мусорный». Но мы говорим не «Мэ», а «Гэ». «Г-конвертер», вот так вот. Должен же кто-то этим заниматься. А еще иногда говорим «В-конвертер». «Вэ» – это от слова «вонь».
– Вроде не воняет…
– Конечно. Баки герметичные. Но иногда колпаки приходится открывать, – сообщил он, дожевывая. – Чудовища больше года не живут. Когда они сдыхают…
– Вы их оттуда вынимаете?! – ужаснулся Андрей.
– Не-е, – опять засмеялся Чумаков. – Мы их… ну ладно, это потом, а то все кишки выплюнешь.
Он утер лоснящиеся губы и, без смущения заглянув к Андрею в пакет, бросил туда смятую салфетку.
– Рвотный рефлекс блокируется, но у некоторых быстро, а у некоторых не очень. Испытательный срок – неделя. Ясно?
– Ясно, – сказал Андрей.
Из речи бригадира он понял не всё, например, про рефлекс совсем не понял, но он к этому и не стремился. Интеллект-статус, никогда не поднимавшийся выше восьмидесяти пяти баллов, приучил Андрея относиться к непонятному спокойно. Люди вокруг часто говорили что-нибудь эдакое: «синтез», «концепция», «идеализм»… Еще они любили слова «весьма», «разумеется» и «непосредственно», однако Андрея это не касалось. Из мутного хоровода слов он всегда старался вычленить самую суть и, пропустив «рефлекс» мимо ушей, уяснил, что блевать на работе можно только до конца недели.
Вот, собственно, и всё, что сказал ему бригадир. Остальная тысяча слов просто отражала высокий статус говорящего. Баллов двести, прикинул Андрей. Или двести пятьдесят.
Недели ему не потребовалось – дня четыре. На пятый его уже не тошнило, хотя пакеты он таскал с собой еще целый месяц. А еще через месяц Андрей начал брать на работу шоколадное печенье. Обедать в камере было намного удобней. Он только не помнил, когда заговорил с Барсиком и когда вообще появилось это имя. Где-то между первым и третьим месяцами, между пакетами и печеньем. Как-то незаметно и само собой.
Андрей чуть прикрыл один из вентилей и уселся на шаткий стульчик в углу. С этого места он видел все четыре крана и стенку бака с выдавленной чертой максимального уровня. Рисовать внутри емкости было бесполезно – Барсик съел бы краску, как он ел поступающую по трубам массу.
Кроме кранов, в поле зрения попадала железная дверь и площадка с двумя ступеньками, сваренными из толстых прутьев. Возле двери стояли шесть узких шкафов, по числу смен. Собственно, это всё, что находилось в камере, – не считая Барсика. Над дверью темнело вентиляционное отверстие, но тяги не было; Андрею воздуха вполне хватало, а Барсик если и дышал, то как-то иначе, не отсюда.
Утопленный в потолке плафон светил довольно ярко, но свет падал строго вертикально, на стеклянную крышку. Со стула он казался желтым столбом, выросшим прямо из бака. Стоило окунуть в него лицо, и серые стены камеры исчезали. Если подержать голову в желтом потоке минуты три, то потом перед глазами будут прыгать цветные мурашки. Впрочем, развлекаться таким образом Андрею надоело еще в первый месяц.
Он обвел взглядом дверь, вентили и бак, затем зевнул и разорвал скрипучую фольгу.
– Что? А-а… Спасибо, Барсик. И тебе тоже – приятного аппетита.
Андрей вытряхнул из упаковки круглый крекер и, понюхав, отправил его в рот.
– Ты, Барсик, на Чумакова не обижайся, не надо. Глупый он. Обозвал тебя чудовищем? Так и меня обозвал. Чумаков всегда обзывается. И кричит всегда. Глупый потому что. Статус в три раза выше моего, а всё равно – глупый. Он, Барсик, не понимает: если ты умнее другого человека, не надо ему об этом говорить. Тот, другой человек, не виноват. Вот ты, Барсик, разве в чем-то виноват? Мозга у тебя нету… Ну и не надо! Ты зато пользу приносишь, столько пользы, сколько ни я, ни Чумаков не принесем. Если б не ты…
Андрей поднялся и достал из шкафчика пластиковую бутылку с лимонадом. Он немножко хитрил: пить ему пока не хотелось, просто он не знал, как объяснить Барсику принцип работы конвертера. Андрей и сам понимал не всё.
Барсик питался канализационным стоком, но на себя он тратил лишь малую часть. Остальное он отдавал – не в том виде, в котором поглотил, а в каком-то новом, полезном виде. Чумаков что-то рассказывал, но очень путано. Там были слова «атом» и «лекулы»… или «млекулы»?.. Андрей их сразу же забыл – незачем голову забивать.
Короче говоря, выходило, что всё: огрызки, бумага, протухший холодец и даже мебель – состоят из одного и того же. Надо только суметь разобрать их на маленькие дольки. Дольки окажутся одинаковыми, и из них можно будет снова собрать – и бумагу, и холодец. А кроме того – всякие ткани, удобрения, корм для животных и тысячу прочих вещей.
Но это – в другом месте. Круглый бак с Барсиком не стоял на полу, а уходил сквозь бетон на нижний этаж. Здесь же Барсик только кушал. В коридоре этого уровня было десять дверей, значит, на конвертере трудилось десять существ – по одному на камеру.
К бакам крепились номерные бирки, но номер своего подопечного Андрей прикрыл старой кепкой, благо над табличкой торчал длинный запорный винт. Кепка была явно не к месту, к тому же она давно пропиталась пылью, но никто из сменщиков ее не снимал.
Когда обращаешься к существу по имени, зачем тебе его гражданский номер? «С-НР-32/15» разве выговоришь? «Барсик» намного лучше. Если б называть друг друга номерами было удобней, то люди говорили бы: «здравствуй, номер такой-то», «я тебя люблю, номер такой-то»…
Андрей прыснул и чуть не подавился пузырями. Закрыв бутылку, он убрал ее в шкаф и поискал на полке карточку.
«С-ЧР-45451/00016».
– Не горюй, Барсик! У людей тоже номера. И у Чумакова есть свой номер. У всех есть. Только у людей цифр больше, так их и запомнить трудней. Ну, у меня «ЧР» написано. Подумаешь!.. У Чумакова стоит «Р» – «разумный». А у меня еще «Ч» добавлено. То есть «частично». Частично разумный. Чер. Ну и что? Чер – это когда интеллект-статус ниже ста пятидесяти баллов. Ну и что?! Зато я о тебе забочусь. А Чумаков только орет и обзывается. Вот возьмут все операторы да уволятся с конвертера! Кто тебя кормить будет? Чумаков? Уж он поко-ормит!..
Андрей захлопнул дверцу и вернулся к баку. Уровень пены постепенно поднимался – так много еды Барсику было не нужно. Дожевав крекер, Андрей отряхнул руки и закрутил четвертый кран.
– Что, Барсик, аппетит пропал? Не переживай. Или ты из-за меня?.. Из-за того, что Чумаков меня чером?.. Да брось ты! Тоже мне, горе! Он потому такой злой, что у него самого всего двести баллов. Ну или двести пятьдесят. Для меня это, конечно, много, но для тех, у кого не «ЧР», а одна «Р», двести пятьдесят – тьфу. Думаешь, Чумаков на конвертере по своей воле? Думаешь, он тоже не хочет кем-нибудь – министром или, допустим, диктором в Сети? Хочет. Но он почти чер, а почти – это еще хуже. Почти – это значит боишься опуститься, получаешь в начале месяца пробойку по тестам и дрожишь: вдруг сто сорок девять? Тогда тебе заменят карточку и дадут как у меня – «ЧР», и с работы выгонят, и друзья перестанут тебя узнавать, и ты переедешь в бесплатный квартал, и много чего с тобой случится. Вся жизнь переменится… Нет, Барсик, со мной этого не было. Я, слава богу, родился чером. Но людей таких видел. Опустившихся. Ох, и несладко им…
Андрей потряс фольгой возле уха и, высыпав крошки на язык, бросил упаковку в пластмассовое ведро.
– Нам, конечно, тоже… – вздохнул он. – Тем, которые с детства. Нам никогда ничего не светило. Учись, не учись – без толку. Я не спорю, это справедливо. Раз тупой, зачем соваться? Займи свое место и не мешай людям. Чтоб каждый занимал свое место. Правильно. Чер – это же не «чрезмерно разумный», а «частично»…
Он замолчал и, обойдя бак, хлопнул себя по ноге.
– Чрезмерно разумный! – засмеялся Андрей. – А, Барсик?! Или «чрезвычайно»? Может, я чрезвычайно разумный?
Он вдруг удивился, откуда слова-то такие взялись. Вроде и не знал их никогда, а вот пришли же на ум.
– Белкин!!! – гаркнуло в левом ухе.
– Слушаю, – прохрипел Андрей.
Он представил, что его разглагольствования слышал Чумаков, и сразу почувствовал какую-то усталость. Однажды бригадир записал болтовню оператора с существом и прокрутил ее на весь конвертер. Над оператором никто не смеялся, но он всё равно ушел. Ведь то, что говоришь одному, должен знать один.
– Белкин, ты выпил?!
– Лимонад…
– Чего шипишь? Микрофон держи.
Андрей прижал мембрану большим пальцем и, прочистив горло, сказал:
– Я не пил.
– Да?! А если проверю? Что у тебя там за лимонад? Ты учти, Белкин!..
– Обычный лимонад, – пробубнил Андрей. – С пузырьками.
Чумаков оглушительно расхохотался и что-то сказал – не ему. Теперь он не глумился, теперь в аппаратной точно кто-то был.
– Так, ладно, у тебя до смены двадцать минут осталось. Сейчас к тебе человек придет, покажешь ему всё.
– Я… я уволен?!
– Не ты, а профессор. Он что-то совсем съехал. Человек вместо него поработает. Неделю, как всегда, а там видно будет. Всё, отбой.
Андрей снова подошел к баку, проверил уровень пены и на всякий случай потрогал вентили. Думал он совсем о другом – не о себе и не о Барсике.
Бедный профессор…
Сменщик Никита Николаевич и вправду был профессором. Когда-то был, давно… О своем интеллект-статусе он не распространялся, но Андрей сам посмотрел по таблице. ИС профессора – около тысячи баллов. Не только у Никиты Николаевича – вообще у любого профессора. Значит, и у Никиты Николаевича было примерно столько же. А стало сто сорок. На конвертере говорили – судьба…
В свои пятьдесят два профессор выглядел на семьдесят. Развалина, выживший из ума старик. Но оператором он был хорошим. Он называл Барсика иначе, его все называют по-своему, но это не важно, ведь Барсик не слышит. Главное, что профессор с ним разговаривал.
А новый оператор – будет ли он разговаривать с Барсиком, будет ли он его любить? Он же чувствует, Барсик. Он всё чувствует, даже лучше, чем люди.
– Ты, что ли, Белкин?
Незнакомец захлопнул дверь ногой и не спеша спустился с площадки. Лестница состояла всего из двух ступенек, но он сошел по ним так вальяжно, будто находился не на Г-конвертере, а на кинофестивале.
– Пакеты приготовь, – предупредил Андрей.
– Зачем?
– Вырвет.
– Серьезно? – мужчина остановился возле стула и протянул руку. – Илья.
– А я Андрей. Доставай свои пакеты.
– Я не впечатлительный, – улыбнулся Илья. Потом равнодушно заглянул в бак и пожал плечами. – И не такое видали.
– Уже работал на конвертерах?
– Какая разница? – он сунул руки в карманы и, выпендрежно подшаркивая, прогулялся по камере. – Четыре крана. Следить, чтоб емкость не была пустой и не переполнялась. Всё? Справлюсь. Тесновато у вас тут…
Андрей ходил за ним по пятам, словно опасался, что сменщик что-нибудь сопрет. Сначала Илья ему просто не понравился, но после этих слов он не нравился Андрею категорически.
Черы могут быть и самодовольными, и самовлюбленными, и какими угодно, однако, устраиваясь на работу, они всегда волнуются – это закон. Земле нужны дворники, грузчики и разные операторы, но не в таком количестве. Черов слишком много, и большинство сидит дома – не потому, что не хочет работать, а потому, что негде.
Новый сменщик был аккуратно подстрижен и гладко выбрит. Кажется, у него были причесаны даже брови – столько блеска и обаяния исходило от его холеного лица.
Лет тридцать пять, оценил Андрей. Бабы, небось, от него млеют. Что такому красавцу делать у бака с дерьмом? Шел бы в эскорт-услуги, там платят больше. Или в эротик-шоу, если насчет услуг здоровье слабое.
– Нет, не всё, – обозлился Андрей. – Кормить – это еще не всё. Надо… надо, чтоб… заботиться надо, вот что!
– О чем заботиться? – удивился Илья.
– Не о чем, а о ком. Эх ты! Лучше б тебя тошнило…
– Андрюшка, привет! – сказали сзади.
В камере появился сменщик – настоящий, не практикант. Открыв шкаф, он достал таблетку радиодинамика, затем наклеил на горло голубую пленку и доложил:
– Я принял.
– Я сдал, – сказал Андрей Чумакову.
– Свободен, – отозвался тот. – Нет, погоди! Белкин, слушай: у тебя смена отодвигается. Завтра ты не нужен, придешь в среду, заступишь после новенького, этого… Царапина.
– Какая царапина? – не понял Андрей.
– Фамилия у меня – Царапин, – пояснил Илья.
Андрей молча снял халат, выковырял из уха динамик, отлепил от горла мембрану и сложил всё это на верхнюю полку, рядом с недопитой бутылкой лимонада.
– Ну и я пойду, – сказал Илья. – Чего тут постигать? Работа для дураков. Ты в каком блоке живешь?
– В тридцать седьмом, – ответил Андрей.
– Хо, соседи! – неизвестно чему обрадовался Царапин.
– Что-то я тебя не видел.
– Я позавчера вселился. Не познакомился еще ни с кем.
– Успеешь…
Андрея удручало то, что встречаться с Ильей, с этой царапиной, придется не только на работе, но и, по-видимому, во дворе. Андрей не был сильным психологом, не был даже и слабым, но какой-то внутренний голос настойчиво твердил: этот лощеный – совсем не тот, за кого себя выдает. Или так: не совсем тот. К тому же от Царапина пахло одеколоном – тем самым, из рекламы.
«Извращенец», – решил Андрей.
– Я не сразу на станцию пойду, – сказал он Илье. – У меня дела.
– Какие у тебя могут быть дела? – воскликнул Царапин.
– Какие надо.
– Ладно, я с тобой, – заявил он.
– Давай лучше без меня.
– Одному ехать скучно.
Андрей хотел возразить, но растерялся: такого давления он не ожидал. Ясно же, что общество Царапина ему неприятно. Нормальному человеку должно быть ясно. Этому же – нет.
– Не люблю алкоголиков, – сказал он, стараясь не отводить глаз.
– И я не люблю.
– А пьешь зачем?
– Чего пью?
– Одеколон пьешь, «чего»! Водка дешевле.
– Одеколон?! – изумился Царапин. – Ну ты… ну ты и дура-ак, Белкин. Это, во-первых, туалетная вода. А во-вторых, я ее не пью.
– То-то вонища по всему конвертеру.
– Я ей пользуюсь, дурень. Брызгаю, понимаешь? «Пшик-пшик».
– В общем, я с тобой не поеду, – отрезал Андрей. – И в друзья мне не набивайся.
– Я – к тебе? В друзья?! Да ты спятил.
– Вот и отлично.
Он поднялся на площадку и, махнув сменщику, вышел в коридор. Царапин шагал сзади, и Андрей, чтобы потянуть время, завернул в туалет. Илья прошел мимо.
Через несколько секунд лязгнули раздвижные двери. Андрей постоял еще минуту, от нечего делать вымыл руки и направился к лифту.
Вечером помойка возле конвертера выглядела не так, как утром. Когда включались прожекторы на заборах, за огромными отвалами протягивались длинные острые тени. Всё увеличивалось в размерах и будто отгораживалось от внешнего мира.
Какая-нибудь консервная банка в куче хлама сияла ярче луны, а черный пластиковый мешок превращался в переливающийся плащ Прекрасной Незнакомки. Рокочущие измельчители становились похожими на гигантских жуков, но жуков добрых; сидевшие в них операторы исчезали. Если же комбайн проезжал между Андреем и фонарем, то в кабине на миг возникал силуэт водителя. Андрей давал им прозвища: «вихрастая голова», «монашка», «толстолобик»… Прозвища никогда не повторялись, ведь все силуэты были разными.
В первый месяц на конвертере Андрей подолгу наблюдал за работой измельчителей. Здесь, на вечерней помойке, среди гуляющих теней, он ощущал зарождение какого-то карнавала. Этот скрытый праздник был дорог еще и тем, что о нем никто не знал. Праздник в отвалах мусора вызревал и в феврале, и в марте – тогда еще невидимый, хоронящийся под серым снегом. Теперь, в конце мая, он расцвел по-настоящему.
Выйдя из периметра освещения, Андрей начал различать внешние объекты, не относящиеся к помойке: павильон станции, кабельные мачты и зарево над далеким городом.
Было еще не очень темно, и у самой станции Андрей разглядел спину Царапина. Справа, из надвигающегося мрака, появилась ползущая линейка – двенадцать вагонов с желтыми квадратами окон. Царапин на нее успевал, и Андрея это радовало.
Вскоре подошла следующая – к концу дневных смен линейки ходили чаще. Андрей добежал до платформы и вскочил на подножку. Следом за ним, тяжело дыша и перебрасываясь какими-то ненужными репликами, втиснулось еще человек семь.
В вагоне мест не было, и Андрей остался в тамбуре. Он не помнил, чтобы ему когда-нибудь удавалось сесть. Утром, вечером, днем – линейка всегда была забита до отказа. Заводы и помойки простирались километров на сто, дальше шли фермы и птицефабрики, а потом опять заводы. Город, как и Барсик, ел – много, без перерыва. Ел и выплевывал пищу для Барсика, для тысяч Барсиков. Выплевывал – и снова ел.
Мимо, гуднув и ошпарив ветром, промчалась электричка. Линейка еще не разогналась, а второй поезд, почти такой же, уже прибывал в Москву. Они мало чем отличались – разве что скоростью и комфортом. В электричках никто не стоял, там были глубокие кресла с ремнями и встроенными мониторами. Экраны в спинках показывали двадцать четыре общегосударственных и десять городских программ, и стюардесса в любой момент могла принести стакан сока. Но за всё это нужно было платить – в отличие от бесплатной линейки.
Платить. Больное слово. Черам, как правило, платить было нечем. То, что удавалось заработать, тратилось на самое необходимое, и хотя все жизненно важные товары выдавались бесплатно, у каждого человека найдутся потребности, не входящие в гарантированный минимум. Каждому есть о чем помечтать: женщинам – о помаде и всяких одеколонах, детям – об игрушках и пирожных, мужчинам… да мало ли о чем! Бесплатных наборов хватало для того, чтобы не умереть, но для того, чтобы жить, их было недостаточно.
Андрей не очень хорошо представлял, на что он копит, но так делали все работающие, они все копили, и он копил вместе с ними. Возможно, когда наберется крупная сумма, он отправится в круиз или купит сетевой терминал, строгий чемоданчик с кнопками. В кино и новостях терминалы показывали так часто, что, казалось, исчезнут они – исчезнет и весь мир.
– Бибирево-12, – объявили в динамике. – Следующая – Бибирево-6.
Андрей протолкнулся ближе к дверям и уперся ладонью в теплое стекло.
Линейка тормозила не как электричка, а рывками. Вагонные сцепы поочередно грохотали – волна лязга катилась от головы состава к хвосту, и лишь только она стихала, за ней тут же начиналась другая.
Содрогаясь и скрипя, поезд наконец встал. Гася остатки инерции, пассажиры влипли в переднюю стенку тамбура, при этом Андрею наступили на ногу.
Обменявшись с какой-то блеклой женщиной неприязненными взглядами, он вышел на улицу и осмотрел правый ботинок. Подошва была цела – при исчерпанном лимите она просто не имела права отрываться. В принципе, Андрей мог себе позволить новые ботинки, но покупать – значит тратить. А чем больше тратишь, тем дальше отодвигается вожделенный терминал. Или всё-таки круиз…
Проходя мимо гуманитарной лавки, Андрей потоптался у витрины. Ничего интересного – те же крупы, консервы и хлеб. В соседней секции возвышались штабели из литровых пакетов молока и двухсотграммовых упаковок вязкого, кислого сыра.
Через перегородку лежали глыбы мороженой мойвы и банки с сублимированным мясом. Продукты можно было брать в неограниченном количестве, но помногу никто не брал. Бесплатные холодильники все использовали в качестве обычных шкафов, иначе месячного энерголимита не хватит и на три недели.
В отделе мебели и одежды ассортимент слегка поменялся: там появились симпатичные голубые дождевики и – еще одна мечта Андрея – телемониторы «Хьюлетт, Паккард & Кузнецов». Однако весной он предъявлял в лавке лимитную карточку слишком часто, и на хороший монитор не рассчитывал. С этим, как и с новыми ботинками, придется обождать до осени.
Андрей поцокал языком и направился к блоку из четырех панельных высоток. Поворачивая за угол, он неожиданно услышал стон – вроде жалобный и чуть ли не предсмертный, но в то же время громкий. Звук доносился с детской площадки, густо обсаженной кустами. Свет от фонарей над гуманитаркой сюда не доходил, а лампочки у подъездов то и дело перегорали – лампочки поступали тоже из гуманитарки.
Садик был черен и непроницаем, как лужа гудрона. Где-то в противоположном углу хлопнула входная дверь, и Андрей только сейчас заметил, как здесь пусто. Любителей ночных прогулок во дворе было немало, но сегодня они все куда-то подевались.
– Помогите! – раздалось из-за кустов. Голос был женским и довольно приятным.
– Что с вами? – спросил Андрей, не двигаясь с места.
– Помогите… мне плохо!
– А что случилось?
На площадке помолчали, потом ответили:
– Помогите мне. Мужчина вы или нет? Или вы кисель в носках?
Андрею стало стыдно, и он уже перекинул ногу через куст, когда на улице, как раз в освещенном прогале перед витриной, показалась оранжевая патрульная машина.
– Стойте! Полиция! – крикнул он, выдергиваясь из цепких ветвей. – Не уезжайте!
Он с треском вырвал брючину и помчался к гуманитарке, но патруль уже скрылся за поворотом. Андрей беспомощно побродил по тротуару и пошел назад. Когда он вернулся, за кустами уже не стонали. Встревожившись, Андрей попер напролом, но на детской площадке никого не оказалось.
В песке лежало забытое кем-то ведерко и пластмассовые формочки в виде утят, однако женщины, звавшей на помощь, словно и не существовало.
Поднимаясь в лифте, Андрей всё обдумывал эту нелепую историю, вертел ее в голове так и сяк, пока не наткнулся взглядом на порванную штанину. Запасные брюки у него были, но их он назначил парадными. Лимита по карте могло хватить еще на одну бесплатную пару, но если его израсходовать, то придется сидеть на полном нуле до середины июня.
Зайдя в квартиру, Андрей на ощупь разыскал коробку со швейными мелочами.
«Чрезмерно разумный», – почему-то вспомнил он и рассмеялся.
– Да уж, чрезмерно! – сказал Андрей вслух.
Он снял штаны и, положив их на стол, включил свет. Отматывая остатки дармового электричества, зажужжал счетчик.
Андрей послюнявил нитку и потыкал ею в игольное ушко. После десятого или пятнадцатого промаха он устало опустил руки. Чтобы попасть, нужно было зажечь вторую лампочку, а этого Андрей себе не позволял.
– «Чрезмерно»! – весело повторил он. – Чрезмерно разумный кисель в носках!..
* * *
Илья зашвырнул кепку в угол и, выбравшись из продавленного кресла, подошел к окну. Внизу, в неосвещенном дворе, кто-то голосил, но слов было не разобрать.
«Небось, бабенку в кусты потащили», – равнодушно отметил он.
Илья по привычке поискал глазами монитор и, не найдя, выругался. В углу, там, где должен был стоять телик, лежала, лыбясь козырьком, пыльная кепка.
Это тоже по привычке. Не хотел, да руки сами сработали: секунда, оба кретина отвлеклись, и кепка уже в кармане. С чего он взял, что там заначка? Деньги прячут и в носки, и в трусы, и пес знает еще куда. А иногда их просто не бывает, денег.
Илья попинал кепку и, потеряв к ней интерес, рухнул обратно в кресло. Затем достал жесткий пластиковый прямоугольник и, ловя блики от люстры, покрутил его в пальцах. «С-ЧР-47774/10008». Такой красивый номер ему еще не попадался…
Да, монитор необходим. Лимитная карточка пока полная, без списаний, и в гуманитарке можно выбрать самый шикарный.
Илья криво усмехнулся. В окраинном блоке это слово звучало издевательски. Шикарная морально устаревшая аппаратура, шикарная подержанная мебель и нелепая одежда, сшитая по одним лекалам, – тоже шикарная…
Илья убрал карточку и подпер щеку кулаком. Скучно. Зевнув, он медленно оглядел комнату. Новое жилье ничем не отличалось от старого: сальные обои, перекошенный пластмассовый шкаф, кровать с выемкой от чьей-то спины, сверху – квелое покрывальце. А, ну и креслице еще… В каждой квартире почему-то обязательно стояло кресло.
Кроме этого, в жилищный минимум входил вертикальный гроб душевой кабины и так называемая кухня – тоже гроб, разве что двухместный. Кухню Илья уже смотрел: столик, табуреточка, всё такое. Шнур у холодильника был, как всегда, обрезан, а внутри лежало свернутое одеяло и пачка соли. Илья не удивился. На окраине все квартиры одинаковые, и эта была такая же, только без телемонитора.
Значит, завтра – за шикарным монитором, напомнил себе Илья. Или за роскошным, какой уж попадется.
Глава 2. Вторник, утро
– Белкин?..
Андрей молча кивнул и, увидев полицейский жетон, сделал шаг назад.
– Я, между прочим, тоже Белкин, – сказал седой мужчина с опухшим, но добрым лицом. – Дознаватель из районной управы. Иван Петрович. Так ко мне и обращайся.
– Как у Пушкина, – улыбнулся Андрей.
– У кого?..
– У писателя Пушкина, – повторил он громче, словно для глухого, и смутился. – Да вы проходите.
Иван Петрович аккуратно прикрыл дверь и, расстегнув легкий бежевый плащ, повесил его на крючок.
– Не работаешь? – спросил он, осматриваясь.
– Вообще, работаю, – Андрей замер в неловкой позе. – Сегодня выходной.
– Молодец, – похвалил дознаватель. – На что деньги тратишь? Не пьешь?
Он продолжал изучать обстановку, хотя изучать было особенно-то и нечего. У Андрея появилось ощущение, что Иван Петрович смотрит не на поверхность предметов, а вглубь. Это немного напоминало прием у врача, и Андрею стало приятно. В нем с детства жила уверенность, что поход в клинику сам по себе уже является частью лечения и поэтому прибавляет здоровья.
– Не пью, – сказал Андрей. – Я этого не люблю.
– Копишь? На что?
– Не решил еще. Может, круиз…
– Молодец, – снова сказал Иван Петрович, и Андрей понял, что дознавателю всё равно.
Походив по комнате еще с минуту, полицейский извлек из кожаного футляра плоский диск и демонстративно положил его на стол. В центре диска загорелся зеленый огонек.
– Предупреждаю: разговор записывается, и твои ответы имеют юридическую силу.
– Если навру, меня посадят, – догадался Андрей.
– Вроде того, – сказал дознаватель с неохотой. – Вчера вечером ничего подозрительного не заметил?
– Еще как заметил! Женщина во дворе кричала.
– Дальше, – поддержал Иван Петрович.
– А потом исчезла. Я полез ее спасать, а ее уже не было. А я себе штаны испортил.
– Куда полез?
– В кусты. И об кусты разорвал, – в подтверждение Андрей потеребил неровный шов на брюках.
– Значит, женщина в кустах кричала? Дальше.
– Всё. Потом она пропала, и всё.
– Думаю, к делу это не относится, – проговорил дознаватель. – Но, если хочешь, можно оформить как официальное заявление. Тогда придется рассказать еще раз и поподробней.
Андрей пожал плечами.
– Нет, наверно…
– Что-нибудь еще? Кроме женщины.
– Больше ничего.
– В соседнем доме совершено убийство, – неожиданно и как-то бесцветно сообщил Иван Петрович.
– Убийство?! – с ужасом воскликнул Андрей. – Кого?
– Гражданина Аристарха Павлова, пятидесяти одного года от роду. Ты был с ним знаком?
– Нет, не был.
Дознаватель выразительно посмотрел на диск.
– Аристарх?.. Павлов? – переспросил Андрей. – Нет, я его не знаю… не знал. Так если это в соседнем доме, вам лучше туда пойти!
– Спасибо за совет, – Иван Петрович приблизился к окну. – Вон там он жил, на двенадцатом этаже. Занавесок у него тоже нет. Вечером, когда включается свет, отсюда всё видно. Я хочу сказать, ты мог это видеть.
Андрей встал рядом и отсчитал на противоположной стене двенадцатое окно снизу.
– Правда, – сказал он. – Видно…
– Продолжай, – встрепенулся Иван Петрович. – Что видно?
– Окно видно. Когда стемнеет, я посмотрю.
– Ду… – начал дознаватель, но осекся и лишь кашлянул. – Убийство уже произошло. Теперь смотреть поздно.
– Раз поздно, тогда не буду.
Иван Петрович взял со стола диск и убрал его в футляр.
– Вот тебе адреса, – сказал он, вручая Андрею визитку. – Здесь и управление, и мой личный. Не потеряй!
– Я не потеряю… Иван Петрович!
– Да? – отозвался он, надевая плащ.
– Интересно, а сколько у вас баллов?
– Ты разве не знаешь, что это нескромный вопрос?
– Почему нескромный? У меня всё время спрашивают. Что тут нескромного?
Дознаватель вздохнул и, оперевшись ладонью о стену, сказал:
– В мае у меня семьсот пятнадцать.
– А ценз в полиции какой?
– Для моей должности – шестьсот пятьдесят.
– У-у-у!.. – покачал головой Андрей. – Вам хорошо, у вас с запасом.
– С запасом, – подтвердил Иван Петрович, улыбнувшись. Он уже открыл дверь и вынес ногу за порог, но остановился. – Как, говоришь, то произведение называется? Которое Пушкин написал.
– «Повести покойного Ивана Петровича Белкина».
– Покойного? – нахмурился он.
– Ну, это давно было… Пушкин и сам уже умер.
– Ладно, почитаю. Адрес не потеряй!
Выйдя из квартиры, он с кем-то столкнулся, пробормотал «извините» и уже на полпути к лифтам крикнул:
– Счастливо, Белкин!
– До свидания! – крикнул в ответ Андрей. – Ой, здрасьте…
За дверью возникла Эльза, то есть Эльза Васильевна, его наставница. Она пришла не одна, с ней был какой-то мужчина лет сорока – сорока пяти.
– Привет, – молвила Эльза. – Ты не занят?
– Добрый день, – Андрей прижался к косяку, пропуская в комнату обоих. – Чем я могу быть занят?
– Меня зовут Сергей Сергеевич, – мужчина посмотрел Андрею в глаза – строго, но доброжелательно.
– Очень приятно, – подсказала Эльза.
– Да. Приятно… – промямлил Андрей.
– И мне, – ответил Сергей Сергеевич. – Будем с тобой работать. Надеюсь, плодотворно.
Андрей беспомощно оглянулся на Эльзу.
– Уезжаю, – она развела руками.
– Уезжаете?.. – совсем растерялся он.
– Получила вызов из Кембриджа. В университете освободилось место. Я давно об этом мечтала.
– Если мечтали, то конечно… Но в Москве тоже университет есть.
– В Кембридже совсем другое, – грустно сказала Эльза. – Я привела тебе хорошего наставника. Я буду по тебе скучать.
Они с Сергеем Сергеевичем обменялись сочувственными взглядами, и тот, приобняв Андрея, подал ей какой-то знак.
– Ну, пойду… – произнесла она.
– Прямо сейчас?!
– Самолет скоро… Хорошо, что ты не на работе. Расставаясь, люди должны прощаться.
– Мы же еще увидимся? – Андрей попытался выбраться из тяжелых объятий нового наставника, но у него не получилось.
– Конечно, – подмигнула Эльза. – Когда-нибудь. Счастливо, Белкин.
– Не горюй, – сказал Сергей Сергеевич, когда она ушла. – Эльзе пора подумать о карьере. Наставничество – это так, вроде хобби. Ей всего двадцать один, молодая. А тебе тридцать два, да?
– Тридцать три скоро будет, – мрачно ответил Андрей.
Сергей Сергеевич убрал руку и позволил ему отстраниться. Затем медленно прошел вдоль шкафа – при этом, казалось, он еле утерпел, чтоб не раскрыть дверцы, – и остановился у стола. Внимательно прочитав визитку полицейского, он положил ее на место и уселся в кресло.
На его макушке под зачесанными волосами блеснула нарождающаяся лысина. Компенсируя неизбежную плешь, Сергей Сергеевич отпустил идеально ровные, будто наклеенные, баки. Глаза у него были самые обыкновенные, не запоминающиеся.
– Я и говорю, несерьезно это, – сказал он, постучав пальцем по подлокотнику. – Наставник должен быть старше. Строго между нами: у меня интеллект-статус на сто баллов выше, чем у Эльзы. К тому же она слишком красива. Меня бы это отвлекало. А тебя?
– Я не отвлекался.
– Проверим. Хронологические рамки Новой Эры.
– А?..
Андрею показалось, что он не расслышал.
– Новая Эра, это же просто, – сказал Сергей Сергеевич. – С первого года по… ну?..
– Я не в курсе, – признался он.
– По две тысячи шестьдесят второй, – с укоризной произнес наставник. – А после?.. Что у нас сейчас? Ну?! Эх, Андрей… Новейшая! После две тысячи шестьдесят второго года наступила но-вей-ша-я. Новейшая Эра. Не понимаю, чем вы тут с Эльзой занимались.
– Ей за меня попадет?
– Ничего твоей Эльзе не будет. Ну а предпосылки?
– Какие еще посылки? – озадачился Андрей.
– Почему возникла Новейшая Эра, – раздраженно проговорил Сергей Сергеевич. – Чем она отличается от предыдущей. Ведь не с бухты барахты ее так стали называть, правда?
– Не знаю…
– Эльза тебе хоть что-нибудь рассказывала?
– Книжки приносила.
– Какие книжки? Учебники?
– Не знаю… Пушкина, Свифта. Всякие приносила… Это учебники?
– Нет, Андрей, это не учебники.
– И еще она мне фильмы в Сети искала. Там же все фильмы есть. Эльза мне хорошие находила. Мы их вместе смотрели… Я ерунду говорю, да?
Наставник запрокинул голову и начал что-то насвистывать.
– Она же с тобой больше года возилась, – сказал он, глядя в потолок.
– Год и два месяца, – уточнил Андрей.
– А в итоге? Фильмы, Свифт… Вот что, Андрюша. У нас с тобой грандиозные планы. Я тебя буду обучать по новой системе, но для начала нам надо ликвидировать некоторые пробелы. Согласен? Постарайся запомнить побольше, ведь нельзя же так в самом деле! Это – «не знаю», то – «не знаю»… Жить во втором веке, и быть таким инертным!
Он развернул кресло к центру комнаты и указал на кровать. Андрей покорно сел и сложил руки на коленях.
– До две тысячи шестьдесят второго года на Земле было почти двести стран, каждая со своим правительством, границами, армией и так далее. Некоторые из них объединялись, некоторые, наоборот, распадались, многие воевали. Люди гибли миллионами…
– Да, я видел в фильмах, – вставил Андрей.
– Это хорошо… Все конфликты между странами происходили из-за товаров. Иногда это было очевидно, иногда не очень, но если разобрать историю любой войны, то она всегда начиналась либо из-за денег, либо из-за территории, либо из-за возможности влиять на другие страны. Всё это нужно опять же для того, чтобы иметь больше товаров. В двадцать первом веке Новой Эры ученые сделали крупное открытие. Генетики создали существо, решившее сразу две проблемы: утилизацию отходов и производство сырья. За несколько лет на Земле построили тысячи молекулярных конвертеров…
– Конвертер! – хлопнул себя по ноге Андрей. – Я же на нем работаю, на М-конвертере!
– Гордись. Возможно, твоя работа – единственное, что удержало мир от последней войны. Это существо, поглощающее мусор… потомки ему еще поклонятся.
– Он не поглощает, он ест. Как мы.
– Прекрати, Андрей. Если не возражаешь, я продолжу. Конвертер не снабжает готовыми товарами, но он дает бесплатные материалы. Раньше на это тратили уйму энергии, а теперь она пошла на другие нужды. Химики изобрели новые полимеры, и впервые за всю историю человечества добыча металлов начала сокращаться. Люди перестали зависеть от урожаев, ведь конвертер производит любые органические соединения, в том числе и белки для продуктов питания. Поскольку конвертер использует отходы, больше всего от этой технологии выиграли страны с населением свыше ста миллионов – как раз те, что традиционно конкурировали и создавали нестабильность в мире. Сотрудничать стало выгодней, чем соревноваться, и в две тысячи шестьдесят втором году крупнейшие державы объединились в Федеративную Демократическую Республику Земля. На этом Новая Эра закончилась. Маленькие страны, которым было трудно выживать в одиночку, потянулись к Республике, и через одиннадцать лет – это уже был первый век Новейшей Эры – к ФДРЗ примкнули последние, самые отсталые и упрямые государства. Вся Земля превратилась в одну страну. Вместе с внешней угрозой исчезла необходимость тратить средства на содержание армии. Это дало мощный толчок развитию экономики. В двенадцатом году Новейшей Эры Федеративная Демократическая Республика Земля была преобразована в Тотальную Демократическую Республику. Поэтому мы и отмечаем День Единения Народов два раза: двадцать седьмого февраля и двадцать девятого мая. Майский праздник, тот, что будет в эту пятницу, как раз посвящен окончательному слиянию человечества под общим небом ТДР. Вот это Эльза и должна была тебе рассказать в первую очередь.
– Сергей Сергеевич, хотите чаю? – неожиданно спросил Андрей.
– Не откажусь.
Андрей вышел на кухню и, задвинув табуретку под стол, протиснулся к плите. Сахар у него постоянно кончался, точнее, Андрей почти всегда пил чай без сахара – просто потому, что забывал взять его в лавке. Зато запасы печенья были неистощимы. Заходя в гуманитарку, он обязательно брал большой пакет на случай каких-нибудь гостей. Гостей, кроме Эльзы Васильевны, у него не было уже года два, но пакеты с печеньем стали традицией. Тем более что выдавали их бесплатно, без списаний с лимитной карточки.
Наполняя чайник, Андрей мысленно проговаривал услышанное и не переставал удивляться, как хорошо Сергей Сергеевич обо всём рассказал. За каких-то полчаса он объяснил то, что прежде представлялось Андрею темным лесом. Если выбросить некоторые заумные слова, то получалась незатейливая, но интересная история, и он пожалел, что раньше читал всё о помещиках да о кораблях. Там тоже были сказки, но эта оказалась на редкость увлекательной.
У Андрея, правда, остались кой-какие сомнения, например – про товары. Сергей Сергеевич говорил, что товаров хватает на всех. Андрей не спорил, ему хватало – и печенья, и одежды, и сахара, надо только не полениться зайти в гуманитарную лавку. Однако нового монитора ему не видать до осени, и то – при условии, что летом он не будет транжирить. Стало быть, телемониторов на Земле меньше, чем нужно. Или они относятся не к товару, а к чему-то еще?..
Дергая на плите разболтанные ручки, Андрей вспомнил про сетевой терминал и круиз и сообразил, что это тоже не товары. Как бы много не списали с карточки за новый монитор, его всё же можно получить бесплатно. Круиз и терминал – никогда.
Андрей протер поднос влажной тряпкой и поставил на него две чашки: пожелтевшую, с трещинкой – для себя, и праздничную, в цветочек, – для Сергея Сергеевича. Ближе к цветастой он водрузил прозрачную пластмассовую вазочку и с горкой насыпал в нее печенья. Андрею хотелось, чтобы всё было красиво. В конце концов, Эльза Васильевна улетела в свой университет, и надо было привыкать к новому человеку.
– Сергей Сергеевич, – сказал Андрей, занося чай в комнату. – А этот Кембридж, он далеко отсюда?
– На линейке не доедешь, – снисходительно произнес наставник. – И на электричке тоже. Только на самолете.
– Билет покупать надо? А это дорого?
– Я туда не летал, но думаю, где-то пятьсот кредит-пунктов или около того.
– Пятьсот крепов? – изумился Андрей. – Да это же половина терминала!
– Терминал?.. Ты копишь деньги на сетевой терминал?
– Коплю. Пока у меня четыреста. Три крепа за смену, до тысячи – еще двести рабочих дней.
– Долго, – посочувствовал Сергей Сергеевич. – А зачем тебе терминал? Есть же монитор.
– Он только показывает.
– По нему можно и запросы рассылать. Вся Сеть к твоим услугам.
– Монитор показывает и отвечает, но сам-то он ничего не делает. Он как простое окно.
– «Не делает»! – хмыкнул наставник. – И что же ты собираешься на своем терминале делать?
– Когда у меня будет тысяча крепов, тогда и посмотрим, – серьезно сказал Андрей. – Может, мне станет жалко, и я куплю что-нибудь другое. Ой, вы пейте чай-то! – хватился он.
– Я пью, это ты не пьешь, – Сергей Сергеевич громко прихлебнул и взял из вазочки темный, крошащийся крекер. – У тебя никаких вопросов нет? Про Новую Эру всё понятно?
– Ага, – Андрей набил рот печеньем и сосредоточенно прожевал. – Нет, не всё. Эльза Васильевна мне читала одну книгу, там люди встретили человечков с далекой планеты. Где они?
– Кто «они»?
– Эти, с планеты.
Сергей Сергеевич с трудом проглотил, затем покхекал и растерянно посмотрел на свою чашку.
– Неужели ты не отличаешь?.. Это же вранье.
– Я сразу догадался, – покивал Андрей. – Никто никуда не летал. Ни к каким планетам.
– А вот и летали, – с улыбкой возразил наставник. – На Луну, на Марс. Никого там, естественно, не нашли. Еще отправляли автоматические станции – это всё было в конце Новой Эры, в последние сто лет.
– А сейчас?
– Сейчас прекратили. Только спутники на орбиту выводим, чтоб погоду знать и связь поддерживать. В солнечной системе, кроме нас, никого нет, а лететь к какой-нибудь звезде – занятие бессмысленное.
– Всё равно что пытаться на линейке доехать до Кембриджа…
– Во-во, – довольно заметил наставник. – Точно. На линейке – и до Кембриджа. Или то же, что копить на сетевой терминал, который тебе не нужен. По-моему, тысячу кредит-пунктов можно потратить интересней.
– Да?.. – с сомнением сказал Андрей. – А на что?
– Не знаю, тебе видней. Ну, допустим, на круиз… А ведь верно! – оживился Сергей Сергеевич. – У меня есть друг в туристической компании, он что-нибудь посоветует. Как тебе идея? Выберем самое лучшее, самое длинное путешествие, чтоб все материки посмотреть и все океаны. Вокруг всей Земли!
– Да, это было бы здорово, – согласился Андрей. – А про какие вы говорили планы?
– Про наши с тобой? Планы грандиозные. Но предупреждаю: это секрет. Друзья дали мне на время один прибор, он должен повысить твой интеллект-статус.
– Мы и так его повышаем. Мы же занимаемся.
– Это не то. Ты с Эльзой больше года просидел. Сколько у тебя баллов?
– Семьдесят пять, – виновато сказал Белкин.
– А будет – сто двадцать.
– Как?! – отшатнулся Андрей. – Как сто двадцать?
– Или сто сорок. Если, конечно, повезет.
– Откуда у меня возьмется сто сорок баллов? Сроду сто сорок не было!
– Это экспериментальная модель, ее недавно создали. Ученые еще долго в ней будут копаться, состариться успеешь. А мы ей воспользуемся. Только тихо, никому ни слова!
– Хорошо, когда друзья – ученые и эти, из туристических компаний. У меня-то все друзья… сами понимаете кто.
Наставник сделал вид, что рассматривает ногти.
– Я даже с Павловым не был знаком, – сказал Андрей.
– С каким Павловым?
– С Аристархом, которого убили вчера. Он в соседнем доме жил, вон его окна, на двенадцатом этаже. А я его не знал.
– У тебя не тем мозги забиты, – сурово проговорил наставник. – Ты о себе думай, о своем будущем.
– Сергей Сергеевич… – Андрей потупился и отодвинул от себя вазочку. – А если очень постараться, очень-очень сильно… Можно ИС еще выше поднять? Чтоб не сто сорок баллов, а сто пятьдесят?
– Ты же тогда пособие перестанешь получать. У тебя отнимут лимитную карту. Будет обычная кредитка, а по ней просто так ничего не дают.
– Я найду нормальную работу.
– Андрей, ты не представляешь, что это такое. У тебя не только карточку заберут, но и квартиру. Тебе придется за всё платить, всё покупать за деньги. У тебя останется лишь возможность ездить в линейке, но ты и сам в нее уже не сядешь, это я тебе обещаю.
– Мне не нужна бесплатная линейка, – упрямо сказал Андрей, не поднимая лица. – И квартира мне бесплатная не нужна. Мне ничего не нужно. Я не хочу быть чером…
Сергей Сергеевич посмотрел на его макушку, на свесившуюся челку и вдруг заметил, что рядом с недоеденной половинкой печенья падают крупные капли. Он перегнулся через стол и, притянув голову Андрея к своей груди, тяжело вздохнул.
– Мы попробуем, Андрюша, обязательно. Завтра.
– Завтра мне на конвертер, – всхлипнул он.
Сергей Сергеевич отпустил его затылок и вернулся к креслу. Погладив цветок на чашке, он снова вздохнул.
– Послезавтра. Я буду в двенадцать, никуда не уходи.
Андрей утерся рукавом и жадно допил чай.
– Здесь идти-то некуда, – сказал он.
* * *
Илья укрепил монитор и, отойдя на середину комнаты, полюбовался. Плоский экран висел кривовато, но чтобы его поправить, пришлось бы ввинчивать в стену новые кронштейны. Ничего, так тоже нормально.
«Хьюлетт, Паккард & Кузнецов» в серебряной раме, без единой царапинки выглядел роскошно.
Модель позапрошлого года, оценил Илья. В магазинах такие уже не продаются, но у некоторых скряг, наверно, еще остались. Через пару лет ими обзаведутся все черы до последнего.
– А я, значит, один из первых… – сказал он и невесело рассмеялся.
Собрав с пола мягкий упаковочный пластик, Илья завернул в него чужую кепку и сунул всё это в коробку из-под монитора.
Внезапно защекотало запястье, Илья собрался почесать руку, но вовремя вспомнил, что это виброзвонок, и поднес часы к губам.
– На связи, – буркнул он.
– Какие новости? – спросил монотонный голос.
Микродинамик Илье вшили за левое ухо, и каждое слово отдавалось нестерпимым зудом.
– Монитор взял, – похвастал он. – И гречки два килограмма. Буду кашу варить.
– Кашу?.. Мне не до шуток, Царапин.
– Больше новостей нет.
– И контакта нет, – сказали где-то под кожей. – Проблемы?..
– В общем, да. Но я что-нибудь придумаю.
– Ты уж постарайся, Царапин.
– Хорошо. Всё, отбой?
– Отбой.
– «Постарайся, Царапин!..» – раздраженно повторил Илья. – Стара-аюсь, господин начальник, я стара-аюсь! Проку-то? Если он мне в глаза сказал, чтоб я к нему не лез! Друзья ему, понимаешь, не нужны!..
Чер Андрей Белкин не понравился Илье сразу. Илья ожидал увидеть либо заторможенного дебила с квадратной головой, либо что-нибудь тщедушное с кривой шеей и дрожащими руками. Белкин же был физически здоровым – небритым, взлохмаченным, с черной каймой под ногтями, но всё же не увечным, не жалким типом из ролика социальной рекламы.
– Постарайся, постарайся… – пробормотал Илья. – Самих бы сюда, в этот отстойник!..
Он заметил, что продолжает говорить вслух. Эту привычку Илья приобрел еще в юности, с тех пор, как начал оставаться в одиночестве – в основном на сроки от года до трех. Он успел сменить много комнат – некоторые не имели окон, в некоторых унитаз стоял прямо у кровати, но такие, чтоб без телемонитора, ему еще не попадались.
– Это вам, конвой собачий, не просто так, а права человека! – изрек Илья. – Без окна жить можно, без бухалова тяжело, но тоже можно, а без телика?.. Свихнешься!
Он нашел в стене разъем и, откинув защитную крышку, подключил кабель. Экран мягко засветился, в углу замигала пиктограмма автонастройки.
Илья в ожидании прилег на кровать и поправил под головой твердую подушку. Обустраивать быт по-человечески он не собирался. Когда-то это его увлекало, но теперь надоело. Всегда одно и то же: только приведешь квартиру в порядок, уже пора переезжать. Единственное, чего Илья не мог терпеть, – это тараканы и отсутствие монитора. Тараканы здесь, кажется, не водились.
Тонкий рубец за ухом всё еще свербел, так бывало после каждого сеанса связи. Илья выругался, но – мысленно. От вредной привычки разговаривать с самим собой он постепенно избавлялся, ведь прошлое было позади. Хотя настоящее мало чем отличалось.
Глава 3. Вторник, вечер
Проводив Сергея Сергеевича, Андрей не спеша сполоснул чашки, убрал печенье и рассеянно опустился на кухонную табуретку между столом и плитой. Последние полчаса он двигался скорее по инерции, чем осознанно: ходил по комнате, сметал крошки, делал что-то еще… Он не помнил, как открыл кран, как поставил чашки на полку, – не помнил почти ничего. В мозгу пульсировала лишь одна мысль: «послезавтра, в двенадцать».
Послезавтра, в полдень, Сергей Сергеевич принесет «экспериментальную модель», – уж это название Андрей заучил крепко-накрепко – и интеллект-статус повысится. Конечно, не до ста пятидесяти, но даже прибавка в пять-семь баллов была бы настоящим чудом. А чуда Андрей желал всем сердцем. Когда видишь чудо, появляется и вера.
Он посмотрел на будильник – секунды сменялись фантастически медленно. Минуты, без толку моргая, вообще застыли на месте. В левом окошке оцепенели единица и четверка: начало третьего. Вечера не дождаться. А послезавтра – это так далеко, что и представить трудно.
Андрей заставил себя встряхнуться и, переобувшись, вышел на лестничную площадку. Собственно, площадкой это назвать было нельзя: по этажу тянулся узенький коридор с бордовыми прямоугольниками дверей и двумя лифтами в торце; где-то посередине, за такой же дверью, находилась пожарная лестница. Понятно, что в отсутствие пожара ею не пользовались.
Ни в коридоре, ни в подъезде Андрей никого не встретил. Он не особенно интересовался тем, сколько народу живет в его доме, порой он не знал, какие квартиры на этаже заняты, а какие свободны. Соседи появлялись и исчезали, переезжали в другие блоки, кто – поближе к работе, кто – потому, что надоел вид из окна. Андрей был уверен, что из всех окон видно одно и то же, и никуда особенно не рвался. На новом месте пришлось бы как-то знакомиться, как-то привыкать, а это его тяготило.
Прожив в тридцать седьмом блоке больше десяти лет, он завел пять или шесть приятелей, с которыми иногда обсуждал фильмы. Это было скучновато, но не очень обременительно, как и вся его жизнь – вплоть до сегодняшнего дня.
К двадцатым числам мая наконец потеплело. Мужчины сняли надоевшие черные ветровки и ходили в рубашках. Женщины красовались в удивительно похожих розовых блузках. По сути, это была одна и та же кофта, растиражированная в умопомрачительном количестве. Блузы появились в гуманитарной лавке где-то в марте, еще в холода. Тогда все носили пальто – синие и коричневые, прошлого завоза, – и в надежде приобрести к лету нечто оригинальное бросались на розовый эрзац-шелк как голодные. Женщины знали: на всех может не хватить. Но в этот раз хватило. Блузки были в витрине, блузки были на юных кокетках и старых грымзах и даже на некоторых мужиках – в слегка перешитом виде. Вся улица была нежно-розовой, и от этого поднималось настроение.
«Блузки – точно товар», – машинально отметил Андрей. Если б они еще были разными… Но Сергей Сергеевич сказал определенно: основное свойство товара в Новейшую Эру – это изобилие. Изобилие было налицо.
Андрей, насвистывая, завернул в гуманитарку и взял пачку сыра. К соседнему прилавку стояла очередь, там давали растворимый кофе, и он подумал, не прихватить ли пару банок – себе и Никите Николаевичу. Однако люди брали коробками, обслуживали их медленно, и он пожалел времени.
К профессору, бывшему сменщику, Андрей собирался уже давно, да всё как-то откладывал. Сегодня оставаться дома было невозможно, и ноги сами несли его в гости.
Никита Николаевич жил в тридцать шестом блоке, напротив через шоссе от тридцать седьмого. Андрей пересек дорогу по застекленному мосту и, миновав стандартный двор с каруселью и песочницей, зашел в подъезд.
Профессор открыл сразу, словно стоял под дверью и кого-то ждал. Впрочем, если и ждал, то явно не Андрея. В глазах Никиты Николаевича был страх. Он так и вышел на лестницу – заранее испуганным.
Испуг постепенно сменился удивлением, и профессор, расслабляясь, длинно выдохнул:
– Чего тебе, Андрюшенька?
– Я… это… не вовремя я, Никита Николаевич?
Профессор подвинул Андрею тапки и, не оборачиваясь, потащился в комнату. Сзади он выглядел еще хуже – жалкий, немощный старик. На сутулой спине даже сквозь жилетку проступали острые углы лопаток. Брюки висели на одном ремне и так трепались, точно в штанинах были не ноги, а проволока.
– Я вам, Никита Николаевич, сыру принес, – сказал Андрей, доставая из кармана влажный сверток.
– Сыр?.. – озадачился профессор. – У меня есть. Спасибо, положи куда-нибудь.
– Как у вас дела, Никита Николаевич?
– Дела?.. – опять задумался он. – Плохо, Андрюша. Чего скрывать, плохо. Особенно теперь, когда уволили.
– Это случается. ИС то понизится, то повысится… Его не угадаешь. В следующем месяце, глядишь, больше будет. Чумаков вас обратно возьмет.
– Сомневаюсь, – сказал Никита Николаевич. – И насчет Чумакова, и насчет статуса тоже, будь он проклят. Ты садись. Хочешь – в кресло, хочешь – на кровать. Где тебе нравится.
Типовая мебель была расставлена по шаблону, и путь от двери до кресла Андрей прошел как у себя дома: на третьем шаге обойти угол шкафа, на пятом – вильнуть влево от круглого стола. Он всё-таки выбрал кресло. Сидеть на чужой кровати было не очень удобно.
– Никита Николаевич, а что же вы старые вещи с собой не привезли? Когда из центра сюда переселялись.
– Им тут делать нечего, – хмуро произнес профессор. – Они из прошлого, а его уже нет. Впереди, Андрюшка, у нас только будущее. Одно сплошное будущее, – добавил он с непонятной горечью. – Чего там новенького?
– Где?
– Ну… там, – он показал большим пальцем то ли за окно, то ли в небо.
– Ничего, – растерялся Андрей. – Вообще, убили кого-то.
– Н-да? – Никита Николаевич прилег на кровать и скрестил руки на груди. – И кого же у нас могут убить?
– Павлова какого-то.
– Аристарха?!
Профессор вскочил и, беспомощно подвигав руками, сел обратно.
– Аристарха, – подтвердил Андрей.
– Из тридцать седьмого?
– Да, он в моем блоке жил. В тридцать седьмом.
– Боже… Его-то зачем?.. Он-то что?.. А это точно?
– Ко мне сегодня полицейский приходил, – с гордостью поведал Андрей. – Допрос мне делал, чтоб убийцу найти. Сказал, из моего окна всё видно. А я не видел… А кто этот Павлов?
– Аристарх? Так, человек был… Чер, вроде нас с тобой. Убийцу они, значит, ищут? Ну-ну.
– Никита Николаевич, вы как будто сами что-то знаете?
– Не знаю. Сомневаюсь… Слишком их много, этих несчастных случаев. Вот и с Аристархом… Вот и он угодил.
– Нет, Никита Николаевич, полицейский сказал – убили.
– Что он еще сказал?
– Это я говорил, а он спрашивал. А я – что?.. Я у окна не дежурю. Зато про женщину ему рассказал.
– При чем тут женщины?! – рассердился профессор.
Андрей задрал ногу выше подлокотника, так чтоб было видно с кровати.
– Штаны из-за нее порвал, – пожаловался он.
– Да, штаны жалко, – покачал головой профессор. – Красивая была или так себе?
– По голосу – очень красивая. Бойкая такая, звучная. А лица не разглядел. Пока лез, пока за патрулем бегал…
– Стоп, стоп! Снова, и по порядку.
Андрей пересказал вчерашнюю историю с того момента, как вышел из линейки. Всё, что было раньше, он пропустил – в противном случае пришлось бы начинать с конца Новой Эры.
– Паршиво, – помолчав, заметил профессор. – Могу поспорить, девица была симпатичная.
– Мне тоже обидно. Брюки вот изуродовал, а толку…
– Дурак. Тебя патрульная машина спасла. Незнакомка в кустах – это не к добру. Они у тебя еще будут, незнакомки. И друзья, неизвестно откуда взявшиеся. Раз уж прицепились, не отстанут. Запомни, Андрюша: к лучшему жизнь меняется только в центре. А у нас – нет, у нас тут другое. И если вокруг начинают происходить всякие странности, не надейся, что это совпадение.
– Да ладно вам! Какая-то дамочка на детской площадке…
– Не понимаешь? Хорошо, что не понимаешь. Тебя это не касается. Понюхают и отвяжутся. Но всё же, Андрюша, будь осторожен, прошу тебя. Не рвись ты никого спасать!
– Постараюсь.
Он сказал это лишь для того, чтоб не тревожить старика. Похоже, профессор совсем расклеился.
«Вот оно, понижение статуса, – подумал Андрей. – Сам Никита Николаевич, наверно, и не замечает, для него всё по-прежнему. А со стороны… страшно это. Глупеет профессор, на глазах глупеет. Окончательно и бесповоротно».
– Я из ума не выжил!!! – профессор капризно тюкнул кулачком по колену и, поднявшись, подошел к креслу. – И ты меня не жалей!
– Да я ничего, Никита Ник…
– И не смотри на меня так! Я что, не понимаю? Смотрит он на меня!.. На работе обсуждаете, небось? «Бедный профессор! Статус у него упал!» А я не против. Ниже статус – крепче сон. Кто не в меру высовывается, с тем происшествия разные случаются. Подоконники сами собой намыливаются, товарищи попадаются вспыльчивые с ножницами и колотушками…
– С какими колотушками, Никита Николаевич? – опешил Андрей.
– Которыми по башке лупят. Всё! – отрезал он. – Разболтался я.
«Вот уж правда, – подумал Андрей. – Старик-то не просто опустился – натурально спятил. Сначала в черы записали, а теперь он и среди черов почти ноль. Есть от чего свихнуться».
Андрей пожевал губами, нерешительно погладил грубую обивку кресла и, проклиная себя за длинный язык, сказал:
– Я вам помогу, Никита Николаевич. Про статус – это не шутка была. Его на самом деле можно повысить. Ученые специальный приборчик изобрели, но он пока под секретом. Я тут с одним хорошим человеком познакомился…
– Та-ак, – протянул профессор. – И когда ты с ним познакомился?
– Сегодня. Он после полиции пришел. Да вы не волнуйтесь, это мой новый наставник.
– У тебя еще и наставник поменялся? – спросил он, сузив глаза.
– Его Эльза привела. Ну, Эльза Васильевна, моя старая… то есть она не старая, конечно…
– Ближе к делу!
– Наставник хороший, он мне ИС поднять обещал, – волнуясь, затараторил Андрей. – Насколько – неизвестно, как уж получится. Меньше-то не будет. Но это тайна!
– Тайна, хорошо. Что еще он тебе обещал?
– А этого мало?! Или вы не верите?
– Почему же?.. – грустно сказал профессор. – Придет добрый дяденька, обмотает тебе голову проводами, и ты станешь умнее. Обычное дело. Кстати, когда он придет?
– В четверг. В двенадцать часов.
Андрей уже каялся, что проболтался. Не стоило всё-таки рассказывать безумному старикану про «экспериментальную модель». Ведь просил же его Сергей Сергеевич! А он как дырявый мешок. Такой большой секрет – и такому больному человеку.
– Послезавтра, в двенадцать, – повторил профессор как бы для себя. – Чаю попьешь?
– Я дома уж напился. Так что с приборчиком, Никита Николаевич? Рискнете?
– Спасибо за заботу, Андрюшенька. Не переживай, я в полном порядке. На конвертере – всем привет и так далее… Ну, ты молодой, тебе со мной не интересно. Проведал, и ступай.
– Ага… пойду.
– Иди, Андрюша, иди.
Никита Николаевич довел его до двери и подтолкнул ногой ботинки.
– Про новые знакомства… – молвил Андрей. – Мне что ж, ни с кем не знакомиться?
– Знакомься, если хочешь, – ответил профессор, и Андрею почему-то стало не по себе. – Четверг, да? Ровно в двенадцать?
– Ровно, – кивнул он, выходя в коридор.
Андрей редко о чем-то сожалел, но сегодня ему казалось, что он ошибся по-крупному. Да, про экспериментальную модель надо было молчать, а то как с психом свяжешься… И зачем, спрашивается, таскался?
Преодолев последние ступени надземного перехода, Андрей остановился возле стеклянной стенки и посмотрел на шоссе. Внизу проносились яркие, как игрушки, автомобили: полосатые «под зебру», пятнистые «под леопарда» и вовсе неописуемых расцветок. В город и из города машин ехало примерно поровну. Строго говоря, там, где стоял Андрей, тоже была Москва – юридически, географически и как угодно, однако городом в окраинных районах называли только центр. Город – это место, где живут люди, владеющие личным транспортом. Место, где живут люди без транспорта, – это блок. В блоке живут черы.
«Послезавтра», – подумал Андрей. Подумал и почувствовал что-то щемящее, похожее на неуловимую вибрацию.
Он представил, как внутри, в голове или в животе – неважно, заводится некий моторчик. Скоро моторчик закрутится и понесет его в центр. Пусть медленно. Лишь бы вырваться из блока. Послезавтра…
* * *
– Выкобениваешься, Царапин?
Вопрос прозвучал так близко, что Илья вначале принял его за реплику героя из сериала.
– Вы чего, овчарки лишайные, мозгами попутались?! – прошипел он. – Только недавно вызывали, и опять… Ни минуты покоя!
Затем выключил монитор и, придавив микрокнопку в часах, сказал:
– На связи… Не выкобениваюсь я. Лежу, никому не мешаю. Телик смотрю.
– Телемонитор надо было обычный брать, как у всех соседей, а ты самый модный хапнул. Хуже ребенка!
Голос звенел в районе левого уха и резонансом разносился по всему черепу.
– Через Сеть определили? Вы мой монитор не трогайте. Имею право. Лимит по карте я рассматриваю как свои командировочные.
– Рассматривай как хочешь, – вяло отозвался голос. – Я тебя не для этого вызвал.
– Догадываюсь, – буркнул Илья в браслет. – Что-то срочное?
– Во-первых, мы решили облегчить тебе задачу. Завтра организуем подставочку – будет возможность сойтись с объектом поближе. И попробуй ее упустить!
– Завтра я иду на конвертер, – возразил он. – Дерьмо в чан заливать. Сами же велели…
– Опоздаешь немножко. Подробности получишь позже, это не главное. Главное – то, что во-вторых. Тебе поручается акция устранения.
– Как-как? Устрашения?
– Ты всё понял, Царапин. Прекрасно понял. И незачем переспрашивать. Лучше, если это будет несчастный случай, правда, на такой класс я не рассчитываю. Сойдет и бытовуха. Адрес запоминай сразу…
– Погодите! Вы что же, палача из меня делаете?!
– Универсала, – веско произнесли в динамике. – Надо уметь не только щупать, но и за горло брать. Всё надо уметь.
– Нет.
– Да, гражданин Царапин, да, – сказал голос, особо выделив слово «гражданин».
Намек был вполне ясен. Выбора ему не оставляли. Как и в тот раз, в самом начале. Тогда он тоже не выбирал. Ему просто объяснили, чего от него хотят, и он согласился. Но это не было ответом на вопрос, потому что и самого вопроса не было. Никто не ожидал, что он откажется, – потому что отказаться Илья не мог.
– Адрес… – раздалось за ухом.
– Да… – выдавил он. – Говорите, я слушаю.
Ему назвали номер блока, дом и квартиру. И пожелали удачи. Кто называл, кто желал – Илья не имел об этом ни малейшего представления.
За всё время сотрудничества с неотложкой он видел лишь двоих, и то в сумерках, без лиц. Его перевозили в закрытой кабине, водили по глухим коридорам, всегда – с завязанными глазами. Он даже оправлялся, не снимая повязки. Это было противно, но всё же не так, как тридцать лет каторги.
Когда огласили приговор, стоявший рядом охранник ввел Илье антишок. Возможно, в инъекторе было что-то еще – после укола Илья почувствовал симпатию ко всему миру, включая судейскую комиссию. С этим настроением он и добрался до «шкатулки» – узкой комнатки с мягкими стенами. Там Илья мог биться головой сколько угодно. И он бился. И выл, и катался по полу – тоже мягкому…
Адвокат предупреждал, что наказание будет серьезным. По мнению Ильи, серьезно – это лет пять или семь, и не на каторге, а в обычной тюрьме. Больше трешки ему никогда не давали, и семилетка была бы для него достаточно суровой карой. Но не тридцать.
Прежде, получая то двушку, то трешку, Илья почти не расстраивался, ведь он рисковал сознательно. Вор ворует, полиция ловит – в этом была какая-то глубинная справедливость, некое подобие закона природы.
Иногда охотник побеждал, и Илья с прибаутками, с воздушными поцелуями в сторону судейской комиссии отправлялся в тюрьму. Больше всего ему нравилось судиться на западе Европы. Тюрьмы там были хорошие, во многих устраивали «день открытых дверей». Этот праздник называли по-разному, но аббревиатура «DOD» была единой для всех языков. В тюрьмах вообще принято сокращать слова. Быстрее говоришь – быстрей понимают.
ДОД в тюрьме – это то, ради чего стоит соблюдать дисциплину, участвовать в общественно-полезных работах и улыбаться охранникам. В ДОД на территорию пускали всех: торговых агентов, независимых священников, друзей и жен, а также шлюх и честных нимфоманок. Посетители приносили с собой всякие порошки и таблетки полумедицинского назначения. После обеда в камерах пыхтели и стонали, и до следующего ДОДа заключенные смотрели забавные цветные сны – разумеется, не без помощи порошков.
Руководство на подобные шалости закрывало глаза – ДОД снимал стресс эффективней, чем сотня психологов. По крайней мере, это было лучше, чем массовые побоища и столь же массовые изнасилования.
Однако Илья ни разу не слышал про «дни открытых дверей» на каторге. В неосвоенных районах Центральной Австралии никого, кроме ящерицы, в гости не пригласишь.
«Наверно, я не выживу, – решил Илья. – Или не доживу, если в этом есть какая-то разница».
Тридцать лет за то, что всегда оценивалось не выше трех. Пожалуй, на каторге эта история будет иметь успех. Илья воскресил в памяти роковую строку из выставочного каталога:
«М. Куркина. ЖИРАФ ОБЕЗГЛАВЛЕННЫЙ. Середина XXI века Новой Эры. 20х18 см. Холст, масло».
Многие считали этот случай курьезом, но для Ильи он стал катастрофой. По какому-то идиотскому совпадению в ту самую минуту, когда Илья взламывал охранную систему Пражского музея, в Южно-Сахалинске состоялась конференция ЮНЕСКО, объявившая «Жирафа» достоянием мировой культуры. Когда Илья упаковывал картину в пенал, она уже не принадлежала частному коллекционеру Солу Вайсбергу, она являлась собственностью Тотальной Демократической Республики.
Если б Илья отложил поход в музей на пару часов, всё было бы иначе. Старое воровское правило «крадешь у Республики – крадешь у себя» он соблюдал отнюдь не из кокетства. Покушений на государственное имущество правосудие не прощало. Тридцать лет каторги – за картинку размером двадцать на восемнадцать. Аккурат по месяцу за квадратный сантиметр, подсчитал Илья. Сама художница, госпожа Куркина, едва ли потратила на нее и сотую часть этого времени.
Илья лежал на мягком полу «шкатулки» и плакал от отчаяния. И тут появились эти двое. Точнее, сперва погас свет.
В полной темноте ему рассказали про эпидемию среди черов и про неотложную психиатрическую помощь – не то чтобы очень секретную, но как бы слегка негласную. Илья еще не знал, чего от него хотят, но заранее был готов на всё. Другой возможности избежать каторги ему бы не представилось.
Илье завязали глаза и куда-то отвезли.
Через месяц, после короткой подготовки, его отпустили – с новыми документами и первым заданием. Задание было легким, почти смехотворным. Ему поручили какую-то мелочь: встретиться, познакомиться, выспросить…
Голос во вшитом динамике обещал когда-нибудь отпустить его по-настоящему, насовсем. Временами ему казалось, что этот счастливый миг уже близко. Впрочем, собеседников Илья не видел. Врали они или говорили правду – он не знал.
Теперь он понял: ему врали. Он и так не принадлежал себе, и у хозяев не было причин специально мазать его кровью, чтобы привязать крепче. Крепче уже некуда. Его элементарно продвигали по службе – из простых наблюдателей в… исполнители?.. В «универсалы», так сказал голос под кожей.
Илья дошел до кухни и налил в чашку воды. Жадно выпил и налил вторую – это позволяло отложить окончательное решение еще на несколько секунд.
Выполнить работу качественно – значит убивать и дальше. Завалить дело – значит поехать на каторгу. Можно удрать, но кто поручится, что вместе с динамиком ему не вшили маячок? Можно достать терминал и учинить скандал на всю Сеть. Только что он поведает миру? Лиц не видел, имен не знает… И даже если люди поверят, каторги ему не избежать. Такие приговоры не обжалуют.
У Ильи снова не было выбора – как и в тот день, когда в камере погас свет и открылась дверь…
Он достал из выдвижного ящика здоровый хозяйственный нож и попробовал лезвие на ноготь. Совершенно тупое. Илья поискал в шкафчике точилку. Загадал: найдет или не найдет?
Точилки в доме не было, и это значило… это значило, что…
– Значит, чер умрет больно, – сказал Илья вслух.
На улице происходило какое-то розовое столпотворение. Половина женщин щеголяла в одинаковых кофтах – зрелище было и смешным, и жутким. Илья провел в окраинных блоках уже достаточно, но такого единообразия в одежде еще не видел.
«Черы всё глупеют и глупеют, – отметил он с брезгливостью. – Однако неотложке надо подумать о методах более гуманных. Черы – пусть безмозглые, но всё-таки люди, и резать их, как скот, не годится».
Илья вышел на площадке семнадцатого этажа и остановился у двери с рукописной табличкой: «Тарасов А. В. ЧЕР».
– Ох ты, боже ж мой… – язвительно пробормотал он. – Оскорбленное самолюбие, да?
Он положил палец на звонок, но передумал и врезал ногой по металлической пластине замка. Дверь, вместо того чтобы затрещать, легко распахнулась и ударилась о какие-то коробки в прихожей.
– Открыто! – крикнули из квартиры.
– Еще бы…
Илья отпихнул коробки и неслышно сдвинул ручку замка. Затем расстегнул на рубашке среднюю пуговицу и достал завернутый в газету нож.
– Открыто, что вы там стоите? – раздалось из комнаты.
– Уже нет… – он бросил газету на пол и, заглянув для порядка на кухню, протиснулся между шкафом и углом кровати.
Посторонних в квартире не было. Чер Тарасов занимался не то генеральной уборкой, не то переездом – повсюду лежали какие-то тряпки, омерзительно заношенные носки, книжки, перевязанные бечевкой пачки дешевой серой бумаги и прочее барахло. У стены возвышалась стопка из картонных ящиков, вероятно, набранных в овощной лавке.
Чер оторвался от полупустой коробки и посмотрел на Илью – иронично, поверх допотопных очков в роговой оправе. Тарасову было около шестидесяти, но он был еще крепок – с крупным лицом, большими руками и довольно мощным торсом. Очки его только портили.
– Вот такие вы, да? Неотложка…
Ножа Тарасов не испугался, и это было неприятно.
– А я вас завтра ждал, – сказал он. – Ошибся.
Тарасов снял очки и покусал толстую дужку. Без очков он выглядел солидней.
– Мы с тобой нигде не встречались? – спросил Илья. – Погоди… Ты вчера на конвертере не был?
– Был.
– Ты работаешь? Ну вот, статус у тебя приличный.
Илья повернулся к ящикам и полоснул ножом по влажному картону. Внутри оказались те же пачки бумаги.
– И чего тебе неймется, чер Тарасов? Не жизнь – красота! Линейка – бесплатно, сел и поехал. В лавке тоже всё бесплатно. Харчи, шмотки – чего душе угодно! Хочешь – ходи на работу, не хочешь – на кровати валяйся, кино смотри с утра до вечера. А ты мешаешь…
– Кому же я мешаю?
– Всем! Всем мешаешь, чер.
– И тебе?
Тарасов говорил как нормальный человек и вел себя тоже – как нормальный, но Илья знал: это фикция. Ему еще на первом инструктаже объяснили, что настоящее сумасшествие умеет маскироваться. Тот, кто гуляет по улице без трусов или мнит себя Наполеоном, практически безвреден. Хуже с такими вот «нормальными». Пока они не начнут действовать, их не определишь. А когда начнут, бывает уже поздно.
– Ты обществу мешаешь, – нашелся Илья.
– А общество твое – это кто?
– Вообще… – он широко повел рукой. – Люди.
– А я – кто?
Илье захотелось ответить позаковыристей, но на ум ничего не пришло.
Пора кончать, понял он. Этот восьмидесятибалльный дебил нарочно голову дурит, отвлекает.
– Мне не избежать… – сказал Тарасов. – Судьба человека не может отличаться от судьбы человечества. Сознательное упрощение… автоэнтропия, если угодно, и как результат – самозаклание. Я к твоим услугам, палач.
Илья кончиком ножа почесал себе спину.
– Я не палач.
– Тогда санитар. Любая мотивация хороша, если она действенна.
– Тарасов… сколько у тебя баллов?
– Ты в курсе, – он медленно надел очки и расправил плечи. – Режь меня, санитар. Спасай свое общество.
Что-то было не так. На месте врача Илья без сомнения поставил бы диагноз «болен мозгами». Но сейчас он играл роль не медика, а судьи, и диагноз приравнивался к смертному приговору. Тарасовым, конечно, надо было заниматься – лечить, лечить и лечить. Но не убивать. Если казнить всех странных людей, то на Земле, считай, никого и не останется.
– Царапин! – проскрежетало в динамике. – Ты сделал?
– Нет… – обронил он.
– Связь!
Илья выругался и, нажав кнопку, ответил:
– Нет еще. Но я на месте. Кое-что выясню…
– Царапин, не трепись с ним. Выполняй и уходи. Быстро!
– Начальство беспокоит? – улыбнулся Тарасов, снова снимая очки.
– Что ты молчишь, Царапин? – гаркнули за ухом.
Тарасов, глядя на Илью, затрясся от безмолвного смеха и потянулся к карману, из которого торчал белоснежный платок.
– Царапин! Вопросов объекту не задавать! – надрывался динамик, тревожа какой-то хилый нерв возле уха. – Объект опасен. Предупреждаю тебя, Царапин!..
– Да всё, всё!.. Всё! – повторил Илья, прижимая часы к подбородку.
Он на секунду выпустил чера из поля зрения, а когда шевельнулся, увидел, что тот находится гораздо ближе, чем раньше. Тарасов завершал длинное движение правой кистью, в которой вдруг что-то блеснуло. Не позволяя себе анализировать, Илья выбросил вперед руку с ножом, выбросил так резко и далеко, как только мог. И, почувствовав, что попал, провернул лезвие в обе стороны.
Рефлексов за четыре года спокойной жизни он не утратил. Илье приходилось сидеть не только на западе Европы, но и в местах менее комфортных, например, в Африке или на юге Камчатки, где слово «юг» кажется издевательством. Правильно вести себя в тюрьме Илья научился еще в первый срок, и особых проблем у него не возникало, но, кроме проблем особых, были и рядовые, каждодневные – они-то и дали ему множество полезных навыков.
Голос за ухом всё говорил и говорил, но Илья уже не слушал. Голова кружилась от зуда, и чтобы как-то занять руку, он продолжал колоть тело – сначала сползающее, а потом и лежащее. Силы в этих ударах было меньше, тупой нож не входил и наполовину, но прежде чем Илья выдохся и упал в кресло, вся комната покрылась мелкими бордовыми брызгами.
– Заткнитесь вы там… – прошептал он.
– Выполнил? Как?
– «С особой жестокостью», – безразлично произнес Илья.
– Результат гарантирован?
– Да уж…
– Хорошо, уходи. Не забудь о следах!
– Не забуду, – он внимательно осмотрел заляпанные ладони. – Следы уберу. Вот отмоюсь ли…
– Что?! Царапин, что у тебя?
– Ладно… отбой.
Тарасов, распластавшись, занял всё свободное пространство, и чтобы выйти из комнаты, Илье пришлось оттаскивать его в сторону. Правый кулак мертвого чера задел за ножку кровати, и из него что-то выскользнуло. Илья присел на корточки и подцепил предмет ножом. Одна из дужек отломилась, а стекла были измазаны кровью и уже не блестели.
Зайдя на кухню, Илья пустил воду и нагнулся над раковиной. Поплескавшись минут десять, он достал расческу и машинально причесался.
Нож он хотел протереть и оставить в квартире, но, поразмыслив, завернул в принесенную газету и сунул обратно под рубашку.
Оказавшись на улице, Илья еще раз посмотрел на свои руки. Чистые. Не очень-то он и замарался.
Глава 4. Среда
Сегодня Барсик почти не кушал.
Андрей со вздохом закрутил вентиль и, оперевшись о прозрачную крышку, грустно подмигнул. Пена в баке бурлила, но уже не так оживленно, как раньше, – работала всего одна труба, да и та не в полную силу. Переваривать быстрее Барсик сегодня не мог.
«Небось, не тем накормили», – озаботился Андрей. И хотя он помнил, что Барсик поглощает всё, кроме камней и железа, он продолжал развивать эту мысль, поскольку ни о чем другом думать был не в состоянии.
– Ясно, отравили, – сказал Андрей вполголоса. – Дрянь какую-нибудь тебе подсунули, а ты, глупенький, стрескал. Им-то что, им главное производительность, объемы. А ты и веришь. А придет какой-нибудь Царапин – ему же наплевать. Он только о себе… Или не отравили – слово плохое сказали. Ты же понимаешь. Ты такой, да…
Андрей погладил стеклянный колпак и взял из шкафчика позавчерашнюю бутылку лимонада.
– Белкин, как дела? – прожурчала в ухе радиотаблетка.
– Худо ему.
– Да что ж вы все заладили?! – раздраженно крикнул Чумаков. – Третья смена уже талдычит: «Больной, больной!..» Болеет – прооперируем. Ты второй вентиль не пробовал?
– Закрыл я его. Столько он не ест.
– Что, уровень повышается?
– Он и из одной трубы – с грехом пополам.
– Ну чёрт с ним. До вечера подождем, а там решим. Если не очухается, будем резать.
– Оперировать? – уточнил Андрей.
– Как хочешь, так и называй. Молись, чтоб не в твою смену.
– Это страшно?
– Да. Вонища страшная. Крышку же снимать придется.
– К нему придут ветеринары?
– Сами управимся. Опустим в бак мясорубку, и вперед.
– Мясорубку?!
Андрей надеялся, что бригадир, как всегда, глумится.
– Не настоящую, конечно, – сказал Чумаков. – Но они похожи. Винт огромный, по диаметру бака, и лопасти у него острые как бритва. И с зубцами. Порубим твоего монстра и сольем в соседнюю емкость, а сюда нового запустим.
Чумаков не скрывал, что разговор доставляет ему удовольствие.
– Естественная ротация, – пояснил он. – Трое суток новый монстрик будет расти, набирать массу, а на четвертые включится в наше грязное дело. Ты его от старого фиг бы отличил. Если б я тебе не сказал.
– Вы хотите его убить?! – воскликнул Андрей. – Но его можно вылечить! Те, кто его создал…
– Ты рехнулся, Белкин. Всё, мне некогда. Отбой.
Андрей судорожно глотнул из бутылки и сел на стульчик. Такой жути он еще не слышал. Сунуть в живое существо пропеллер… и скормить останки его родственнику!
Какая-то «ротация»… Не иначе от слова «рот». Но почему естественная? Что, жрать друг друга – это естественно?!
– Барсик… – робко позвал Андрей. – Барсик! Неужели и ты… ты тоже ел кого-то из своих? Нет. Ты бы не стал. Я надеюсь, ты на такое не способен.
Существо в баке молчало.
Андрей допил лимонад и метнул бутылку в ведро. Бутылка пролетела мимо, и он, крякнув, пошел ее поднимать. Обходя круглую емкость, он краем глаза заметил, что на ней чего-то не хватает. Рывком повернув голову, Андрей увидел Барсикову бирку – «С-НР-32/15». Кепка, висевшая на запорном винте, пропала.
Вот в чем дело! Кто-то убрал кепку, и номер с позорным кодом «НР» – «неразумный» оказался на всеобщем обозрении. И Барсик… он так этого стеснялся… вот от чего он болеет. Черствые люди… Рубить живое! Он же просто обиделся. За это не убивают.
Андрей пробежался по личным шкафам – кепки нигде не было. Ценности она не представляла, в гуманитарке таких навалом, а с карточки за нее спишут не больше, чем за пару шнурков. Позариться на нее никто не мог, значит, специально убрали. Чумаков?.. Нет, он сюда заходит редко. Из своих кто-то?.. Но зачем?
Андрей снова проверил шкафчики – тщательно, каждую полку, и, не найдя кепки, снял свой халат.
– Не печалься, Барсик, мы всё прикроем. Пока будет так, а потом я что-нибудь из дома принесу. Или, хочешь, краску в лавке возьмем? Замажем твою табличку в несколько слоев, чтоб больше никто и никогда…
Убедившись, что халат держится на винте крепко и бирку ни с какой стороны не видно, Андрей вгляделся в бурлящую пену.
– Надо, Барсик, пойми, – ласково проговорил он. – Надо кушать больше. От этого и тебе будет хорошо, и остальным. И Чумакову тоже. Простим его, Барсик, правда? Он как бы инвалид, Чумаков этот. Так вроде незаметно, а поближе его узнаешь, и жалко становится. У него нет чего-то важного. Может, половину души отрезали или в сердце что-то нарушено. И еще… они ведь не черы, тоже со своими проблемами… Им за всё платить надо. Вот я тебе краску задаром возьму, а Чумаков бы за деньги…
Андрей прижался щекой к теплому стеклу и продолжал нашептывать. Он рассказывал Барсику о странном поведении Никиты Николаевича, о бывшей наставнице Эльзе Васильевне, о Сергее Сергеевиче и его замечательном приборчике и о повышении интеллект-статуса, и о покупке терминала…
Когда Андрей оторвался от колпака, то обнаружил, что пены в емкости стало чуть меньше. Вторую трубу он закрыл, когда количество массы достигло максимальной отметки, теперь же темные хлопья плескались сантиметрах в пяти от рельефной линии. Андрей приблизил лицо к краю бака. Уровень падал – не так быстро, как хотелось бы, но всё же Барсик начал есть активней.
– Какой же ты молодец!
Андрей несмело тронул рукоятку второго вентиля и вновь заглянул в емкость. Затем крутанул штурвал еще, и уровень пополз вверх.
– Ничего, Барсик. Потихоньку, не сразу… Нам не до рекордов.
Скорость поглощения то увеличивалась, то уменьшалась, и Андрей был вынужден постоянно подкручивать ручки. Где-то через час, после долгих увещеваний, ему удалось запустить вторую трубу на полную мощность. Это была победа.
Он вызвал бригадира и дрожащим голосом сообщил, что операция Барсику уже не требуется. Чумаков пролаял что-то невнятное и отключился – кажется, он был занят.
До вечера Андрей так ни разу и не присел. У Барсика еще случались кризисы – он то взбрыкивал и отказывался есть совсем, то опять брался за ум, заставляя Андрея бежать к трубе и раскручивать вентиль до упора. Андрей даже подумывал, не попроситься ли ему на следующую смену – естественно, бесплатно. Раньше, когда его менял профессор, он уходил с конвертера со спокойной душой, но на новенького, Царапина, полагаться было нельзя.
– Угробит он моего Барсика, – бубнил себе под нос Андрей. – Окончательно угробит, ему же наплевать. Этой царапине даже интересно, как Барсика рубить будут…
– Белкин, как дела? – проревело в ухе.
– Два канала, – доложил он с гордостью.
– Два?.. – задумался бригадир. – Штатный минимум… Добро, пускай пока поживет. Да, вот что! После тебя сегодня Новиков заступит.
– Новиков?! – Андрей подпрыгнул от радости.
– Царапин опаздывает, просил подменить. Он, видишь ли, плохо себя чувствует. Трудяга!.. – хмыкнул Чумаков. – Еще раз почувствует себя плохо – будет себя чувствовать безработным. Нам тут хворые не нужны. Верно говорю, Белкин?
– Верно! – звучно ответил Андрей.
Новиков пришел минут через десять. Андрей пожал ему руку, вкратце обрисовал ситуацию и молча показал на висящий поверх таблички халат. Сменщик так же молча покачал головой. Кепку снял не он, конечно. Андрей на него и не думал. Новиков, с виду неприступный и вечно злой, был человеком неплохим.
На улице еще не стемнело, и у помойки Андрей решил не останавливаться. В следующий раз смена закончится позже, вот тогда можно будет полюбоваться, а сегодня он что-то уморился. Барсик, стервец, совсем его загонял.
Андрей с тревогой подумал о мясорубке с острыми зубцами, но тут же вспомнил про Новикова. С Новиковым Барсик не пропадет.
На полпути к линейке, когда Андрей проходил мимо искусственной лесопосадки, ему вдруг показалось, что из деревьев доносятся какие-то вопли. Березовая рощица была довольно жидкой, но с дорожки он ничего рассмотреть не мог.
Он нерешительно встал и оглянулся – по территории конвертера ползало четыре комбайна, у станции виднелась чья-то спина, больше вокруг никого не было.
Крик послышался снова, на этот раз – уже отчетливо. Ему не померещилось, кто-то звал на помощь.
Андрей стоял на узкой полосе асфальта и боролся с самим собой. Если его о чем-то просили, то он, как правило, откликался. Однако слова профессора насчет незнакомки в кустах имели смысл.
Сделав шаг в сторону березок, он опять остановился и закусил губу. Хоть Никита Николаевич и ослаб рассудком, до полного маразма ему еще далеко. Профессор по-прежнему был для Андрея авторитетом.
– Убива-ают!!! – надсадно заорали из рощи.
Срывающийся в хрип голос принадлежал явно не женщине, и Андрей, обругав себя трусом, помчался к деревьям.
До рощи было около ста метров. Андрей влетел в березки и на ходу подобрал толстую палку.
Дрались трое, точнее, драка уже закончилась, и началось дикое, жесточайшее избиение. Молодые парни в разодранных майках лупили ногами едва шевелившееся тело. Человек на земле вяло перекатывался и лишь мычал. Всё, на что у него осталось сил, – это подтянуть колени к животу и закрыть лицо.
Андрей, не сбавляя скорости, отвел дубину назад и врезал одному из подонков по спине. Палка с чавканьем разломилась, и у него в руках остался короткий огрызок, из которого посыпалась рыжая труха.
Парень прекратил пинать лежачего и недоуменно обернулся. Андрей сжал деревяшку еще крепче, будто она могла чем-то помочь.
– Ты кто?..
– Я… дознаватель! – ответил Андрей. – Что вы тут делаете?
Обе реплики прозвучали настолько глупо, что второй тоже отвлекся и, сплюнув, часто заморгал.
– Гоша, это кто? – спросил он.
– Хрен знает… – проронил Гоша.
– А чё он тут?..
– Щас спросим. Вообще-то, он меня стукнул, – с картинным спокойствием произнес он.
– Да-а?! Во народ свирепый пошел!
Андрей покосился на короткий обрубок и бросил его на землю.
– Что же вы делаете, гады? – выдавил он. – Вдвоем на одного!..
Кулак возле челюсти появился не сказать чтоб внезапно, но совсем не оттуда и не в тот момент, когда Андрей ожидал. Он честно пропустил удар и, потеряв равновесие, завалился на утоптанную траву.
В небе крутанулись светло-зеленые кроны. Андрей впал в какое-то неясное состояние, при котором лень не только двигаться, но и думать.
Из этой неопределенности его вывел резкий тычок под ребра. Андрей запоздало прикрыл печень локтем и получил еще один, слева.
«Сразу надо было вставать, – с тоской подумал он. – Теперь уж не позволят…»
В подтверждение пришло еще четыре удара, и Андрей обреченно отметил, что после такой серии точно не поднимется.
Парни били наотмашь – переменяя ноги легко и споро, словно в некой задорной пляске. Боль возникала то тут, то там и распространялась по телу так стремительно, что через несколько секунд была уже везде. Однако она почти не беспокоила. Наоборот, с каждым ударом боль отходила всё дальше, становясь какой-то отвлеченной, существующей отдельно от Андрея.
Переворачиваясь с боку на бок, он иногда успевал поймать мгновение и взглянуть на небо с вращающимися облаками. Остальное его будто бы и не касалось.
Он не помнил, когда отключился, облака застыли как на фотографии, а шелест листьев стал отчетливым и нестерпимо громким. Андрея больше не трогали. Сбоку что-то трещало и пыхтело, но это относилось не к нему.
Подняв голову, он обнаружил, что находится в сознании. Цепляясь за жесткую траву, Андрей перекатился на живот и кое-как встал. Драка продолжалась – видимо, мужчина очнулся и вызвал бой на себя. Парни нападали с двух сторон, но им редко удавалось достать его по-настоящему, и даже когда они прорывали оборону, мужчина великолепно держал удар.
Помедлив, Андрей до хруста в пальцах сжал кулак и впечатал Гоше в ухо. Тот не упал, но отвлекся, и мужчина добил его прямым в нос.
Второй перешел из нападения в защиту и начал потихоньку отступать. Споткнувшись о торчавший корень, он повалился на землю и по-собачьи, на четвереньках, побежал куда-то вглубь рощи.
– Спасибо, выручил…
Андрей посмотрел на мужчину и с удивлением узнал в нем Царапина.
– Как ты здесь оказался?
– Случайно. Позвонил бригадиру, отпросился, а потом всё-таки решил выйти.
– Тебя уже заменили.
– Ну и хорошо. Какой из меня работник? – Илья с кряхтением доковылял до пенька. – Этого урода надо в полицию сдать, – показал он на Гошу.
– А что тут случилось?
– Шел от станции, увидел, как они в лес девчонку тащат. Та кричит, а вокруг нет никого. Я пока их догнал, они на ней уже кофту разорвали.
– И ты ее… спасать?
– Нет, очередь занял! – раздраженно ответил Илья. – Я надеялся, она полицию вызовет, до вот ни черта. Смылась куда-то. В следующий раз пусть сами отбрыкиваются. Может, она только так, для порядка сопротивлялась? Стерва!
История про девушку Андрею не понравилась. Что-то они, девушки, зачастили в беду попадать.
– Красивая? – спросил он.
– Кто, баба? Так, средняя. Вся в розовом… Спасибо тебе, Андрюша.
– За что?
– Пока тебя хайдакали, я отлежался немножко. А то насмерть забили бы. Ребята, кажись, под кайфом. Ладно, кайф уходит, статья остается. Слышь, эротоман? Покушение на изнасилование плюс злостное хулиганство – это до десятки. А за десять лет тебе такую шахту продолбят, что проктолог будет заходить не нагибаясь.
– Ты откуда знаешь?
– Сиживал я там, Андрюша, – спокойно сказал Илья. – Брезгуешь?
– Да я… нет… – смутился он.
– Всё, что положено, я отбыл. Чист перед обществом.
– Да я ничего… А что с ним в тюрьме будут делать?
– Примерно то же, что он с этой девочкой собирался, – ответил Илья не без удовольствия. – Но гораздо дольше и разнообразней.
– Кошмар…
– Святая традиция, не я ее придумал.
– Мужики, отпустили бы… – оживая, пролепетал Гоша.
Он попытался сесть, но Илья ударил его по лбу – несильно, для острастки.
– Не успели же, она только испугалась… – захныкал Гоша. – Гришаня всё, скотина! Я его отговаривал…
– А по-моему, ты первый ей в трусы полез. Следствие разберется.
– Илья… правда, – сказал Андрей. – И девушка эта, жертва… Где ее искать-то?
– Не переживай. Они завтра еще одну поймают. Если мы его отпустим.
– Не, мужики! – горячо воскликнул Гоша. – Чтоб я!.. Когда-нибудь!.. Это Гришаня, он позарился. А я… да я практически девственник!
– Вот в камере и лишишься.
– Надо его отпустить, – сказал Андрей. – Если впредь пообещает…
– Ты серьезно? Он – пообещает?! И ты поверишь?..
– Иногда люди обманывают, но он получил хороший урок.
Илья подобрал трухлявый обломок и задумчиво раскрошил его пальцами.
– Наивный ты человек, Андрюша… Пес с ним, пойдем. А ты чтоб лежал, ясно?
– Ну! – счастливо затряс головой Гоша.
– Еще раз мне попадешься…
– Я?! Ни в жизнь!..
Внутри у Андрея вроде всё было цело, но едва он вышел из рощи, как в боках закололо. В животе что-то беспрестанно екало и шевелилось, а на подходе к станции его разобрал болезненный, непрекращающийся кашель.
– Полечиться тебе надо, – сказал Илья.
Он держался бодрее, о побоище напоминала лишь опухающая губа и вымазанная в глине рубашка. Илья немного прихрамывал, но без него высокие ступени тамбура Андрей не одолел бы.
В вагоне Илья наорал на какую-то бабку и заставил ее уступить Андрею место. Андрею было страшно неудобно, но от возможности сесть он отказаться не мог. Он опять куда-то уплывал – дурнота то исчезала, то накатывала с такой силой, что темнело в глазах. Илья всю дорогу стоял рядом и придерживал его за плечо.
От станции до дома Илья тащил Андрея на себе.
– У тебя же нога… – слабо протестовал Андрей.
Илья весело матерился, называл его захребетником и приказывал заткнуться. Он говорил, что скулеж ему мешает и если Андрей произнесет еще слово, то он его бросит. Андрей благодарно умолкал, но через пять шагов снова начинал сетовать.
Так они и плелись – мимо гуманитарки, мимо детской площадки и смеющихся женщин в розовых блузках.
Ввалившись в квартиру, Илья уложил Андрея на кровать и велел раздеваться. Сам он снял рубашку, вымыл руки и пошел на кухню. Минут двадцать оттуда доносилось какое-то позвякивание. Андрей подумал, что время для обеда выбрано не очень подходящее, но спорить не стал.
Из кухни Илья вернулся с большой кастрюлей, в которой находилось что-то густое и черное.
– Я это есть не буду, – заявил Андрей.
– Я тоже, – сказал Илья. – В туалет хочешь?
– Как?..
– Как-как!.. По-маленькому.
– В смысле?..
– Не в смысле, а в кастрюлю. Давай, заодно посмотрим, что у тебя с почками. Будет кровь – связываюсь с клиникой. Не будет – без врачей обойдемся. Давай, говорю! – прикрикнул он. – Или я пописаю, если тебе приятней.
Андрей, глупо улыбаясь, повернулся на бок и исполнил распоряжение.
– Жить будешь… – промолвил Илья.
– Что здесь? – осведомился Андрей с отвращением.
– Народное средство. Чай, тертая картошка, сода и геркулесовые хлопья, – перечислил он. – И еще кое-что.
Илья воткнул в черную массу любимую ложку Андрея и принялся перемешивать.
– Ты где этому научился? – спросил Андрей.
– Там, – нехотя бросил он. – Не дергайся, щипать будет. А потом будет чесаться. Терпи. Когда совсем невмоготу станет, пойдешь мыться.
Илья зачерпнул народного средства и без предупреждения вывалил его Андрею на грудь.
– Поздно, уже в дерьме, – сообщил он, опережая все возражения.
Размазав по телу горячий ком, Илья зачерпнул еще и шмякнул ниже, на живот.
Андрей подставлял синяки и меланхолично следил за возносившимся к потолку паром. Особой вони, против ожидания, не было, однако мысль о последнем ингредиенте, как выразился Илья – «растворителе», удовольствия не доставляла.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/evgeniy-proshkin/zagon/?lfrom=334617187) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
КУПИТЬ И СКАЧАТЬ ЗА: 100.00 руб.
Сетевая библиотека