Сетевая библиотекаСетевая библиотека
Призрачные огни Дин Рэй Кунц Талантливый генетик, но в то же время жестокий, надменный и безнравственный человек, Эрик Либен, одержимый идеей вечной жизни, раскрывает секрет бессмертия. Испробовать открытие он решает на себе. Но сбой генетической программы превращает уже считающего себя бессмертным человека в чудовищного монстра. Дин Кунц Призрачные огни Посвящается Дику и Энн Леймон, которые были милы до невозможности. Особый привет Келли. Часть первая Тьма Познать тьму – значит полюбить свет, Приветствовать зарю и бояться приближения ночи.     Книга Печалей Глава 1 Шок Свет струился из воздуха, почти такой же ощутимый, как дождь. Он дрожал на стеклах окон, придавал влажный блеск листьям на деревьях и хромированным частям автомобилей, запрудивших улицу. Миниатюрные копии калифорнийского солнца сверкали в каждой полированной поверхности, и деловой квартал Санта-Аны был омыт ясным светом июньского утра. Когда Рейчел Либен вышла из вестибюля конторы на освещенный солнцем тротуар, ей показалось, что она окунулась в теплую воду. Закрыв глаза, Рейчел на мгновение подняла лицо к небесам, испытывая блаженство от тепла и яркого света. – Стоишь тут и улыбаешься, как будто сегодня твой самый счастливый день в жизни, – с горечью промолвил вышедший следом Эрик, увидев, как она наслаждается июньской жарой. – Пожалуйста, – попросила она, все еще подняв лицо к солнцу, – давай не будем устраивать сцен. – Ты там из меня дурака сделала. – Ничего подобного. – И вообще, кому и что ты хочешь доказать? Рейчел промолчала. Решила, что не позволит ему испортить такой чудесный день. Повернулась и пошла прочь. Эрик встал перед ней, загородив дорогу. Обычно его серо-голубые глаза были холодны как лед, но сегодня взгляд его обжигал. – Не будь ребенком, – проговорила она. – Тебе недостаточно просто бросить меня. Ты еще хочешь непременно сообщить всему миру, что не нуждаешься ни во мне, ни в том, что я могу дать. – Нет, Эрик. Мне безразлично, что мир о тебе думает, хорошо это или плохо. – Ты хочешь повозить меня физиономией по столу? – Это неправда, Эрик. – Еще какая правда. Ты наслаждаешься моим унижением, просто купаешься в нем. Она увидела его таким, каким никогда не видела раньше: жалким. Прежде он всегда казался ей сильным – и не только физически. У него была сила воли и свое собственное мнение. Присущая ему некоторая отстраненность иногда граничила с холодностью. Он мог быть жестоким. И за семь лет их совместной жизни случались периоды, когда он становился далеким, как луна. Но никогда до настоящего момента он не казался ей слабым или жалким. – Унижением? – переспросила она удивленно. – Эрик, я сделала тебе огромное одолжение. Другой бы побежал за бутылкой шампанского, чтобы отметить это событие. Они только что покинули контору адвокатов Эрика, где пришли к соглашению по поводу условий их развода с быстротой, поразившей всех, кроме Рейчел. Она не удивлялась сама, но зато удивила остальных, приехав без адвоката и отказавшись от всех льгот, полагавшихся ей по имущественным законам штата Калифорния. Когда адвокат Эрика выступил со своим предложением, она заявила, что оно слишком щедрое, и предложила взамен другие цифры, которые считала для себя более приемлемыми. – Шампанского, говоришь? Ты будешь всем рассказывать, что взяла на двенадцать с половиной миллионов меньше, чем тебе полагается, только чтобы поскорее развестись и избавиться от меня, а я должен тут стоять и улыбаться? Черт бы тебя побрал. – Эрик… – Не могла дождаться, чтобы от меня отделаться. Готова была руку себе оттяпать, только бы со мной покончить, черт возьми. А я должен праздновать свое унижение? – Для меня это вопрос принципа – не претендовать на большее, чем… – Принципа, как же. – Эрик, ты же знаешь, я бы не стала… – Все будут на меня смотреть и думать: «Господи, до чего же мерзок, наверное, этот парень, если она двенадцати с половиной миллионов не пожалела, чтобы от него избавиться!» – Я никому не скажу, о чем мы договорились, – возразила Рейчел. – Не вешай мне лапшу на уши. – Неужели ты думаешь, что я хоть когда-либо жаловалась на тебя или сплетничала по твоему поводу? Значит, ты знаешь меня еще меньше, чем мне казалось. Когда она выходила за него замуж, Эрику было тридцать пять лет, а ей двадцать три и состояние его оценивалось в четыре миллиона долларов. Теперь, в сорок два, он владел более чем тридцатью миллионами; из них по калифорнийским законам ей после развода полагалось тринадцать, то есть половина нажитого за время их супружества. А она попросила только красный спортивный «Мерседес-560», пятьсот тысяч долларов единовременно и никаких алиментов, то есть приблизительно двадцать шестую часть того, что могла бы потребовать. Она подсчитала, что этот капитал даст ей время и возможность решить, что делать с остальной своей жизнью, а также послужит финансовой основой для ее планов, если таковые появятся. Чувствуя, что прохожие обращают внимание на их стычку, Рейчел тихо сказала: – Я вышла за тебя замуж не из-за денег. – Как бы не так, – заметил он ядовито. В этот момент его лицо с резкими, энергичными чертами вовсе не казалось красивым. Злоба превратила его в отвратительную грубую маску. Рейчел говорила спокойно, без малейшей горечи, без всякого желания поставить Эрика на место или как-то обидеть. Просто все было кончено. Гнева она не ощущала. Только легкое сожаление. – Теперь, когда все кончено, я вовсе не жду, что ты обеспечишь мне богатство и роскошь на всю оставшуюся жизнь. Я не хочу твоих миллионов. Ты их заработал, не я. Ты, с твоей гениальностью, железной волей и бесконечными часами, проведенными в офисе и лаборатории. Ты все это создал, только ты, ты один, и все принадлежит по праву только тебе. Ты человек выдающийся, возможно, даже самый значительный в своей области, Эрик, а я всего лишь Рейчел, и я не собираюсь делать вид, что причастна к твоим успехам. Он слушал ее комплименты, и гневные складки, что пролегли на его лице, становились все глубже. Эрик привык играть главенствующую роль в любых отношениях, как в профессиональных, так и личных. С позиций такого абсолютного господства он требовал беспрекословного подчинения своим желаниям или ломал того, кто отказывался подчиняться. Друзья, служащие, коллеги-ученые всегда делали так, как требовал Эрик Либен, иначе они становились историей. Подчиняйся, или тебя отвергнут и уничтожат – альтернативы не было. Он обожал власть, получал удовольствие от любых побед – не важно, касалось это многомиллионной сделки или домашнего спора. Рейчел выполняла его желания в течение семи лет, но продолжать дальше не захотела. Самое смешное, что своей нетребовательностью и благоразумием она выбила у него почву из-под ног. Он предвкушал затяжные тяжбы по поводу раздела имущества, а она ушла от этого. Ожидал бешеной торговли по поводу алиментов, а она просто отказалась от его помощи. Ему же виделись сражения в суде, где он мог бы изобразить ее этакой захапистой сучкой, раздавить и унизить и превратить наконец в существо без чувства собственного достоинства, согласное получить куда меньше, чем положено. И тогда, хоть она все равно оказалась бы богатой, он почувствовал бы, что выиграл, силой заставив ее подчиниться. Но она заявила четко и ясно, что его миллионы ее не интересуют, лишив его таким образом той последней власти, которую, казалось, он еще сохранил над ней. Это был удар ниже пояса, и злился Эрик прежде всего потому, что благодаря своей уступчивости она сравнялась с ним, даже стала выше его, и так будет всегда в будущем, если им придется встречаться. А Рейчел между тем продолжала: – Видишь ли, с моей точки зрения, я потеряла семь лет, и все, что я хочу, это компенсацию за это время в разумных пределах. Мне двадцать девять лет, почти тридцать, и, по сути, я только начинаю жить. Начинаю куда позднее, чем остальные люди. Эти деньги позволят мне начать не с пустого места. Если я их потеряю, если когда-нибудь пожалею, что не стала бороться за все тринадцать миллионов… это будет означать, что мне не повезло, а ты тут ни при чем. Мы же все это уже проходили, Эрик. Все кончено. Она обошла его, пытаясь уйти, но он задержал ее, схватив за руку. – Пожалуйста, отпусти меня, – попросила Рейчел ровным голосом. Не сводя с нее разъяренного взгляда, он прошипел: – Как я мог так ошибиться? Я-то думал, ты милая, немного застенчивая девушка не от мира сего. А ведь ты мерзкая хищница, не так ли? – Послушай, ты совершенно сошел с ума. Такое грубое поведение недостойно тебя. А теперь отпусти меня. Он еще крепче сжал ее руку. – Или все это маленькие хитрости? А? А когда мы соберемся в пятницу, чтобы подписать документы, ты неожиданно передумаешь? И потребуешь больше? – Нет. Я в такие игры не играю. Он злорадно ухмыльнулся. – Готов поспорить, что так оно и будет. Если мы согласимся на такие смехотворные условия и составим документы, а ты откажешься их подписывать, ты сможешь использовать их в суде, чтобы доказать, что мы хотели тебя обжулить. Ты сделаешь вид, что это наше предложение и что мы заставляли тебя на него согласиться. Смешаешь меня с дерьмом. Попытаешься доказать, что я бессердечный негодяй. Да? Ты этого добиваешься? Ты такую игру ведешь? – Я же сказала, я не веду никакой игры. Я вполне искренна. Он впился пальцами ей в руку. – Говори правду, Рейчел. – Прекрати. – Ну, признавайся, так все и задумала? – Ты делаешь мне больно. – И раз уж мы тут так мило беседуем, то почему бы тебе не рассказать о Бене Шэдвее? Рейчел вздрогнула от изумления. Она и не подозревала, что Эрик знает о Бенни. Избороздившие его лицо гневные морщины стали еще глубже. – И сколько времени ты с ним трахалась до того, как бросила меня? – Ты омерзителен, – выпалила она, сразу же пожалев о своей резкости, потому что увидела, как он обрадовался, что ему наконец удалось пробиться сквозь ее холодность. – Как долго? – настаивал он, все сильнее сжимая ее руку. – Я познакомилась с Бенни через полгода после того, как мы с тобой разошлись, – ответила она, стараясь говорить без эмоций, чтобы избежать шумной ссоры, на которую он так активно нарывался. – Как долго ты наставляла мне рога, Рейчел? – Раз ты знаешь о Бенни, значит, установил за мной слежку, а ты не имел права это делать. – Ну конечно, ты бы хотела, чтобы твои грязные тайны остались при тебе. – Если ты нанял кого-то следить за мной, то должен знать, что я встречаюсь с Бенни только пять месяцев. А теперь пусти меня. Ты делаешь мне больно. Молодой бородач, проходивший мимо, шагнул к ним и, поколебавшись, спросил: – Помощь не требуется, леди? Эрик повернулся к незнакомцу с такой яростью, что, казалось, выплюнул слова, а не выговорил их: – Катись отсюда, парень. Это моя жена, так что, черт побери, не лезь не в свое дело. Рейчел безуспешно пыталась освободиться от железной хватки Эрика. Незнакомый бородач заметил: – Может, она и ваша жена, но это не значит, что вы можете обижать ее. Отпустив Рейчел, Эрик сжал кулаки и шагнул к незнакомцу. Чтобы разрядить обстановку, Рейчел поспешно обратилась к своему потенциальному Галахаду[1 - Один из рыцарей Круглого стола, сын Ланселота, здесь – рыцарь, защитник. (Здесь и далее примечания редакции.)]: – Спасибо, но все в порядке. Правда. Все хорошо. Просто небольшое недоразумение. Молодой человек пожал плечами и ушел, время от времени оглядываясь. Этот инцидент заставил наконец Эрика осознать, что он ставит себя в неловкое положение, а для человека его ранга это совершенно недопустимо. Однако он никак не мог успокоиться. Лицо у него исказилось, губы побелели. В глазах горела злоба. – Тебе бы радоваться, Эрик, – проговорила Рейчел. – Ты сэкономил миллионы долларов и еще Бог знает сколько на гонорарах адвокатам. Ты выиграл. Тебе не удалось раздавить меня или облить грязью в суде, но все равно ты выиграл. Так что можешь быть доволен. В его ответных словах звучала такая жгучая ненависть, что она вздрогнула: – Ах ты глупая, мерзкая сука! В тот день, когда ты ушла от меня, я хотел измордовать тебя до неузнаваемости. Зря я этого не сделал. Надо было бы. Ногами по твоей дурацкой физиономии. – Он поднял руку, словно хотел ее ударить. Но сдержался, увидев, как она испуганно отшатнулась. В бешенстве он повернулся и поспешил прочь. Глядя ему вслед, Рейчел неожиданно осознала, что его нездоровое желание всегда подавлять других имело куда более глубокие корни, чем ей казалось. Лишив его власти над собой, повернувшись спиной не только к нему, но и к его миллионам, она не просто сравнялась с ним, она, с его точки зрения, лишила его «мужского» достоинства. Скорее всего, именно так оно и было, потому что ничем иначе нельзя объяснить его безумный гнев и тягу к насилию, с которой ему едва удалось справиться. Она уже давно не любила его, в последнее время просто возненавидела, а боялась, если честно говорить, всегда. Но до сих пор она полностью не осознавала, какая в нем бушует ярость. Не понимала, насколько он опасен. С неба щедро лилось яркое и горячее солнце, но Рейчел внезапно почувствовала холодную дрожь при мысли, что, оставив Эрика именно сейчас, она, во-первых, поступила очень мудро, а во-вторых, пожалуй, дешево отделалась, даже принимая во внимание синяки, которые, несомненно, оставили на ее руке его пальцы. Радуясь его уходу, Рейчел с облегчением следила, как он сошел с тротуара на дорогу. Но еще через мгновение чувство облегчения сменил ужас. Эрик направлялся к своему черному «Мерседесу», припаркованному на другой стороне улицы. Возможно, гнев на самом деле ослепил его. Или он плохо видел из-за бликов яркого июньского солнца на всех блестящих поверхностях. По той или иной причине он ринулся через Мейн-стрит, на которой в данный момент было мало машин, прямо под колеса грузовика для перевозки мусора, двигавшегося со скоростью сорок миль[2 - 1 миля сухопутная равна 1,609 км.] в час. Рейчел закричала, пытаясь предупредить его об опасности, но опоздала. Водитель вжал педаль тормоза в пол. Но визг шин грузовика практически совпал с тошнотворным звуком удара. Эрика подбросило вверх и швырнуло на разделительную полосу с силой взрывной волны. Он упал на мостовую и прокатился, переворачиваясь, футов[3 - 1 фут (12 дюймов) равен 0,3048 м.] двадцать. Сначала тело его сохраняло жесткость, но потом стало казаться, что он состоит из веревок и тряпок. Он остался лежать неподвижно, лицом вниз. Проезжающий по встречной полосе желтый «Сабару» завизжал тормозами и остановился в двух футах от Эрика. Слишком близко едущий следом «Шевроле» врезался в задний бампер «Сабару» и подтолкнул его почти вплотную к телу. Первой подбежала к Эрику Рейчел. С неистово бьющимся сердцем, выкрикивая его имя, она упала на колени и машинально приложила руку к шее, ища пульс. Он был весь в крови, ее пальцы скользили по влажной коже, когда она пыталась нащупать пульсирующую артерию. Но тут она заметила страшную ложбину, изменившую форму его черепа. Вмятина на правой стороне головы шла от разорванного уха до виска и дальше до бледного лба. Голова была повернута таким образом, что виден был один широко открытый глаз, теперь уже невидящий, но сохранивший выражение ужаса. По всей вероятности, множество мелких осколков кости впились в мозг. Смерть наступила мгновенно. Рейчел резко встала, пошатнулась, ее затошнило. Голова закружилась, и она бы упала, если бы водитель мусоросборщика не поддержал ее и не проводил к «Сабару», чтобы она смогла облокотиться о машину. – Я ничего не мог поделать, – огорченно заметил он. – Я знаю. – Ну совершенно ничего. Он прямо на меня выскочил. Не глядел. Ничего я не мог сделать. Сначала Рейчел было трудно дышать. Потом она осознала, что машинально пытается вытереть испачканную кровью руку о свой сарафан, и вид этих ржаво-алых пятен на бледно-голубом хлопке заставил ее дышать чаще, слишком часто. Задыхаясь, она прислонилась к машине, обхватила себя руками и сжала зубы. Только ни в коем случае не упасть в обморок. Она старалась дышать поглубже, и сам процесс регулирования дыхания имел успокаивающий эффект. Вокруг слышались голоса водителей, вынужденных остановиться из-за пробки и вылезших из своих машин. Кто-то спросил, в порядке ли она, и Рейчел кивнула утвердительно. Другой поинтересовался, не нужна ли ей медицинская помощь, и она опять покачала головой, на этот раз отрицательно. Если она когда-то и любила Эрика, любовь эта превратилась в прах под его каблуком. Те времена, когда он ей хотя бы нравился, тоже давно миновали. За минуту до несчастного случая он проявил такую бешеную и устрашающую ненависть к ней, что по логике вещей смерть его не должна была ее особенно взволновать. И тем не менее Рейчел была потрясена. Она дрожала, обнимая себя за плечи, и ощущала холодную пустоту внутри, глубокое чувство потери, объяснить и понять которое не могла. Не горечь, нет. Просто… чувство потери. Вдалеке послышалось завывание сирен. Постепенно ей удалось справиться со своим дыханием. Она все еще дрожала, но уже меньше. Звуки сирен приближались, становились громче. Рейчел открыла глаза. Яркое июньское солнце уже не казалось чистым и свежим. Надо всем распростерлась мрачная тень смерти, и утренний свет приобрел едкий желтый оттенок, напоминающий не столько мед, сколько серу. Сверкая красными огнями, подъехали машина «Скорой помощи» и полицейский седан. – Рейчел? Она обернулась и увидела Герберта Тюлемана, адвоката Эрика, с которым она встречалась несколько минут назад. Ей всегда нравился Герб, и он платил ей тем же. Он был похож на доброго дедушку. Его кустистые седые брови сдвинулись сейчас в одну линию. – Один из моих помощников… возвращался в контору… и все видел. Он сразу же рассказал мне. Бог ты мой! – Да, – сказала она тупо. – Бог ты мой, Рейчел… – Да. – Это просто… безумие. – Да. – Но… – Да, – снова повторила она. Рейчел знала, о чем думал Герберт. Не прошло и часа, как она заявила им, что не будет претендовать на большую часть состояния Эрика, а удовлетворится относительным пустяком. Теперь же, поскольку у него не было ни семьи, ни детей от первого брака, все тридцать миллионов и его еще не оцененная доля в компании будут наверняка принадлежать ей. Глава 2 Охваченная страхом Сухой, жаркий воздух был наполнен треском полицейских радиоустановок, металлическими голосами диспетчеров и запахом расплавившегося на солнце асфальта. Медики ничем не могли помочь Эрику Либену, кроме как перевезти его тело в городской морг и оставить там ждать, когда у патологоанатома найдется время им заняться. Поскольку Эрик погиб в катастрофе, по закону полагалось делать вскрытие. – Тело можно будет забрать через сутки, – сообщил Рейчел один из полицейских. Пока они составляли краткий отчет, она сидела в полицейской машине. А теперь снова стояла на солнце. Ее больше не тошнило. Она просто оцепенела. Санитары погрузили закрытое простыней тело в фургон. В некоторых местах ткань пропиталась кровью. Герберту Тюлеману казалось, что он должен утешать Рейчел, и он несколько раз предложил ей вернуться к нему в контору. – Вам надо посидеть, прийти в себя, – говорил он, положив ей руку на плечо. Его доброе лицо сморщилось в сочувственной гримасе. – Я в полном порядке, Герб. Честно. Немножко потрясена, и все. – Надо выпить. Вот что вам нужно. У меня есть бутылка «Реми Мартен» в офисе. – Да нет, спасибо. Полагаю, мне надо будет позаботиться о похоронах, так что предстоит много забот. Два санитара закрыли задние дверцы фургона и не торопясь пошли к кабине водителя. Теперь уже не было необходимости ни в сирене, ни в красной мигалке. Никакая скорость была не в состоянии помочь Эрику. – Не хотите коньяку, выпейте кофе, – предложил Герб. – Или просто побудьте со мной немного. Думается, вам сейчас не стоит садиться за руль. Рейчел ласково коснулась его высохшей щеки. Он проводил уик-энды на яхте, и кожа его огрубела и покрылась морщинами не столько от старости, сколько от морского ветра. – Спасибо за то, что вы беспокоитесь. Но у меня все нормально. Мне даже стыдно немного, что я все так спокойно воспринимаю. В смысле… не ощущаю скорби. Он взял ее за руку. – Не надо стыдиться. Хоть он и был моим клиентом, Рейчел, я всегда знал, что он человек… сложный. – Да. – У вас нет причин скорбеть. – Все равно это неправильно… почти ничего не чувствовать. Ничего. – Он не просто был сложным человеком, Рейчел. Он еще был дураком, потому что не сознавал, каким сокровищем владеет в вашем лице, и не сделал всего необходимого, чтобы вас удержать. – Вы такой милый. – Это правда. Если бы это не было истинной правдой, я бы никогда не позволил себе так говорить о клиенте, тем более о… покойном. Фургон с телом уехал с места происшествия. Как ни парадоксально, было что-то холодное, напоминающее о зиме в том, как летнее солнце отражалось в его белой поверхности и хроме бамперов, как будто Эрика увозила машина, вырезанная изо льда. Герб провел Рейчел сквозь толпу зевак, мимо своей конторы, к ее красному «Мерседесу». – Я могу попросить кого-нибудь отогнать машину Эрика к его дому и поставить в гараж, а потом завезти вам ключи, – предложил Герберт. – Я вам буду очень признательна, – отозвалась она. Когда Рейчел села в машину и пристегнула ремень, Герб наклонился к окну: – Нам придется вскоре поговорить о его имуществе. – Давайте через несколько дней. – И насчет компании. – Несколько дней все будет идти само собой, верно? – Разумеется. Сегодня понедельник. Как насчет того, чтобы встретиться в пятницу утром? Это даст вам четыре дня, чтобы… прийти в себя. – Хорошо. – В десять утра? – Прекрасно. – Вы уверены, что доедете? – Да, – заверила она и действительно добралась до дома без приключений, хотя ей все время казалось, что все это ей снится. Она жила в Пласеншии, в странном на вид бунгало с тремя спальнями. Соседи были вполне обеспеченные и дружелюбные люди, а сам дом – чрезвычайно уютный и симпатичный: окна от пола до потолка, кушетки под окнами, потолок с кессонами, камин из обожженного кирпича и так далее. Она сразу заплатила полную стоимость, когда переехала сюда в прошлом году, уйдя от Эрика. Этот дом разительно отличался от его особняка в Вилла-Парке, расположенного на акре тщательно ухоженной земли и набитого самой дорогой и современной бытовой техникой. Но Рейчел нисколько не жалела обо всей этой роскоши. Ей куда больше нравился ее маленький домик, и не только потому, что в нем было уютнее и удобнее жить, но и потому, что он не был для нее так связан с неприятными воспоминаниями, как дом в Вилла-Парке. Она сняла испачканный кровью голубой сарафан. Вымыла лицо и руки, расчесала волосы, немного подкрасилась. Рейчел вообще не злоупотребляла косметикой. Приводя себя в порядок, почувствовала, что постепенно успокаивается. Руки больше не дрожали. И хотя внутри по-прежнему ощущались какая-то пустота и холод, ее перестало трясти. Переодевшись в строгий темно-серый костюм с бледно-серой блузкой, пожалуй, излишне теплый для жаркого солнечного дня, она позвонила в известную похоронную фирму «Аттисон Бразерз». Убедившись, что они могут принять ее немедленно, поехала прямо в похоронную контору, которая размещалась в величественном здании колониального стиля в Йорба Линде. Ей никогда раньше не приходилось заниматься похоронами, и она не могла даже представить себе, что в процедуре организации их может быть что-то забавное. Но когда она уселась вместе с Полем Аттисоном в его тихом кабинете с мягким светом, стенами, отделанными темными панелями, и толстым ковром на полу и услышала, как он величает себя «советником в скорби», ей почудился какой-то черный юмор во всей ситуации. Атмосфера была столь печальной и назойливо почтительной, что казалась откровенно нарочитой. Высказанное Аттисоном сочувствие показалось Рейчел, с одной стороны, чересчур гладким, а с другой – громоздким, лишенным эмоций и расчетливым. Но, к своему удивлению, она заметила, что подыгрывает ему, отвечает на его утешения и уверения такими же клише. Она чувствовала себя актрисой, попавшей в дурную пьесу, которую ставит плохой режиссер, и вынужденной повторять деревянные строчки диалога, потому что проще продержаться до конца третьего акта, чем демонстративно удалиться в середине второго. В дополнение к «советнику в скорби», Аттисон называл гроб «вечным пристанищем», а костюм, в который надлежало обрядить покойного, – «последним одеянием». Еще он говорил «подготовка к сохранению» вместо «бальзамирование» и «место упокоения» вместо «могила». Хотя вся процедура в самом деле носила оттенок черного юмора, Рейчел вовсе не было смешно, когда она после двух с половиной часов общения с Аттисоном покинула похоронную контору и осталась одна в своей машине. В обычной ситуации черный юмор привлекал ее, потому что смехом можно развеять печаль. Но не сегодня. Настроение ее продолжало оставаться подавленным. Пока она занималась разными делами, связанными с похоронами, и позже, когда вернулась домой и звонила друзьям и коллегам Эрика, сообщая печальные новости, она все время пыталась понять, почему же ей так скверно. Это не были печаль или скорбь. Не мысли о вдовстве. Не шок. Не сознание неотвратимого присутствия смерти даже в такой яркий солнечный день. Так что же тогда? Что с ней происходит? Но позже, к вечеру, она поняла, что не может себя больше обманывать. Надо смотреть правде в глаза. Ее подавленное настроение является следствием страха. Она пыталась отрешиться от того, что должно было случиться, не думать об этом, и на какое-то время ей это удалось, но в глубине души она знала. Знала. Рейчел прошла по дому, чтобы убедиться, что все окна и двери заперты. Потом опустила жалюзи и задернула шторы. В половине шестого Рейчел подключила телефон к автоответчику. Начали уже звонить журналисты, желая поговорить с вдовой великого человека, а она ненавидела представителей прессы всех сортов. В доме было прохладно, и она передвинула регулятор кондиционера. Если не считать его легкого шороха да случайного телефонного звонка до включения автоответчика, в доме стояла абсолютная тишина, такая же, как в овеянном печалью кабинете Аттисона. Сегодня эта тишина была невыносимой и вызывала у нее мурашки по коже. Рейчел включила стереоприемник и поймала легкую музыку. Минуту она стояла перед большими стереоколонками, раскачиваясь в такт песне, исполняемой Джонни Матисом. Затем усилила звук, чтобы музыку было слышно во всем доме. На кухне она отломила кусок шоколада от плитки и положила его на белое блюдце. Открыла маленькую бутылку хорошего сухого шампанского. Взяла шоколад, шампанское, бокал и направилась в ванную. По радио Синатра пел «Дни вина и роз». Рейчел наполнила ванную такой горячей водой, какую только могла выдержать, добавила туда пахнущего жасмином масла и разделась. И только приготовилась забраться в ванну, как пульс страха, тихо бьющийся в ней, набрал темп и силу. Она закрыла глаза и стала глубоко дышать, пытаясь успокоиться, пытаясь уверить себя, что такое поведение нелепо, но ничего не помогало. Не одеваясь, она прошла в спальню и достала из верхнего ящика прикроватного столика пистолет тридцать второго калибра. Проверила, полностью ли он заряжен. Сняв с обоих предохранителей, принесла пистолет в ванную комнату и положила в углубление в голубом кафеле на краю ванны, рядом с шампанским и шоколадом. Энди Уилльямс пел «Лунную реку». Поморщившись, Рейчел вошла в ванну и села так, чтобы вода достигала до верха грудей. Сначала ей было очень горячо. Затем она стала привыкать. Тепло действовало успокаивающе, доставало до костей и наконец растворило холод, который мучил ее с того момента, как Эрик ринулся под колеса грузовика почти семь с половиной часов назад. Она надкусила шоколад, совсем немного, с самого края, и почувствовала, как он медленно тает на языке. Рейчел старалась ни о чем не думать. Старалась просто наслаждаться горячей ванной. Просто плыть по течению. Просто «быть». Откинулась назад, получая удовольствие от вкуса шоколада на языке и аромата жасмина в поднимающемся пару. Минуты через две она открыла глаза и налила в бокал шампанского из ледяной бутылки. Его свежий вкус превосходно сочетался с шоколадом и грустными, меланхоличными строчками из песни «Удачный выдался год» в исполнении Фрэнка Синатры. Для Рейчел этот ритуал расслабления был важной частью дня, может быть, самой важной. Иногда вместо шоколада она грызла кусочек сыра, а вместо шампанского пила «Шардоне». Иногда это была просто бутылка очень холодного пива – «Хейнекен» или «Бен» – и горсть орехов, купленных в дорогом магазине в Коста Месе. Что бы это ни было, ела и пила она медленно, наслаждаясь каждым глотком и кусочком, их вкусом и запахом. Она являлась человеком «сегодняшнего дня». По классификации Бена Шэдвея, который, по мнению Эрика, был любовником Рейчел, все люди делятся на четыре категории: сегодняшнего, вчерашнего, завтрашнего дня и всесторонние. Тех, кто нацелен в будущее, мало интересует прошлое и настоящее. Это люди беспокойные, старающиеся заглянуть в завтра, чтобы разузнать, какая катастрофа или неразрешимая проблема их ждет. Хотя есть среди них и просто беспомощные мечтатели, непонятно почему уверенные, что им предстоит великое будущее, каким бы оно ни было. Среди них имеются также трудоголики, верящие, что в будущем можно всего добиться, если целиком посвятить себя делу. Эрик относился именно к этой категории. Все время о чем-то размышлял и всегда стремился к разрешению трудных задач и новым свершениям. Прошлое ему надоело, а те черепашьи темпы, с которыми иногда двигалось настоящее, раздражали. Человек сегодняшнего дня, напротив, тратит большую часть своей энергии и таланта на радости и несчастья настоящего момента. Многие из таких людей просто лежебоки, они слишком ленивы, чтобы думать о завтрашнем дне или готовиться к нему. Невезение застает их врасплох, поскольку они никак не хотят понять, что умиротворение настоящего не будет длиться вечно. Когда же они сталкиваются с несчастьем, то впадают в жуткую депрессию, поскольку не способны к таким действиям, которые когда-нибудь в будущем могут вызволить их из беды. Но среди них есть и трудолюбивые, целенаправленные люди, которые великолепно выполняют текущую работу. К примеру, высококвалифицированный краснодеревщик обязательно должен быть человеком сегодняшнего дня, то есть не ждать с нетерпением, когда мебель будет окончательно собрана, а обратить все свое внимание и старание на тщательную и любовную отделку самых мельчайших деталей, каждой ножки и подлокотника, каждого ящика и ручки, получая удовольствие от самого процесса созидания, а не от результата этого процесса. Если верить Бену, люди сегодняшнего дня способны скорее найти очевидное решение проблем, чем другие, поскольку их не занимает, что было или что могло бы быть, а только что есть. Они также наиболее чувственно связаны с физическими реалиями жизни и потому наиболее восприимчивы и способны получать больше подлинного удовольствия, чем десяток людей вчерашнего или завтрашнего дня. – Ты лучший вариант человека сегодняшнего дня, – сказал ей Бен, когда они ужинали в китайском ресторанчике «Чайниз Дак». – Ты готовишься к будущему, но никогда не делаешь это за счет сегодня. И ты так очаровательна в своем стремлении оставить прошлое прошлому. Она тогда ответила: – Да ладно тебе, ешь лучше свой му гу гай пэн. По существу, то, что сказал тогда Бен, было правдой. После того как она ушла от Эрика, Рейчел прослушала пять курсов по менеджменту, поскольку хотела открыть свое маленькое дело. Возможно, магазинчик одежды для преуспевающих женщин. Такое место, где можно что-то узнать и получить удовольствие, магазинчик, о котором люди стали бы говорить, потому что там можно не только купить хорошую одежду, но и набраться опыта. Ведь она закончила Калифорнийский университет, где специализировалась в драматическом искусстве и получила степень бакалавра как раз перед тем, как познакомиться с Эриком на каком-то университетском мероприятии. И хотя ей вовсе не хотелось стать актрисой, у нее были большие способности художника по костюмам и оформлению сцены, что могло бы ей помочь в создании необычного интерьера в ее будущем магазине и выборе товара для продажи. Однако пока дело не дошло ни до получения степени магистра, ни до выбора конкретного бизнеса. Все ее корни были в настоящем, и она продолжала набираться знаний и идей, терпеливо ожидая момента, когда ее планы как бы выкристаллизуются сами собой. Что же касается прошлого, то ведь, размышляя о прошлых удовольствиях, имеешь шанс упустить удовольствия сегодняшние, а горевать о былых несчастьях и неудачах – пустая трата времени и сил. С наслаждением нежась в горячей ванне, Рейчел вдохнула пахнущий жасмином воздух. Она негромко подпевала Матису, который пел «Я увижу тебя». Снова откусила кусочек шоколада. Отпила глоток шампанского. Попыталась расслабиться, плыть по течению, наслаждаться ощущением легкого опьянения в лучших калифорнийских традициях. На какое-то время ей удалось обмануть себя и сделать вид, что она чувствует себя легко и свободно, пока не раздался звонок в дверь. Как только, перекрывая звуки музыки, зазвенел звонок, Рейчел выпрямилась, сердце ее бешено заколотилось, и она схватила пистолет так резко, что опрокинула бокал с шампанским. Она вылезла из ванны, надела голубой халат и, держа пистолет сбоку дулом вниз, медленно прошла через полутемный дом к парадной двери. От одной мысли, что на звонок придется открыть, ее охватил ужас. В то же время ее как магнитом тянуло к двери, словно в трансе или под гипнозом. Рейчел задержалась около приемника и выключила его. В наступившей тишине было что-то зловещее. В холле она остановилась, заколебавшись и положив руку на ручку двери, и тут звонок раздался снова. В двери не было ни окошка, ни глазка. Рейчел давно собиралась поставить специальную камеру перед входом, чтобы можно было разглядеть посетителя, и сейчас остро пожалела, что затянула с этим. Она стояла, уставившись на темный дуб двери, как будто надеялась, что каким-то чудом обретет способность видеть сквозь нее и узнать, кто пришел. Она не могла унять охватившей ее дрожи. Никогда еще Рейчел не встречала посетителя с таким всепоглощающим, а главное, необъяснимым ужасом. Хотя, возможно, это было не совсем правдой. Глубоко в душе, а может даже, не так уж и глубоко, она точно знала, почему боится. Но ей не хотелось признаваться даже самой себе, что вызывало ее страх, как будто это признание могло превратить ужасную вероятность в убийственную реальность. Снова раздался звонок. Глава 3 Просто исчез Бен Шэдвей услышал новость о внезапной смерти доктора Эрика Либена по радио по дороге домой из своей конторы в Тастине. Он затруднился бы со всей определенностью сказать, как отнесся к этому. Потрясен, да. Но не огорчен, хотя мир потерял потенциально великого человека. Либен был, несомненно, умен, даже гениален, но отличался надменностью и самоуверенностью и был, пожалуй, опасен. Скорее всего, Бен почувствовал облегчение. Он боялся, что Эрик, убедившись, что ему никогда не удастся вернуть свою жену, причинит ей какой-либо вред. Этот человек терпеть не мог проигрывать. Была в нем какая-то темная ярость, которой он давал выход, с головой погружаясь в работу; но сейчас, когда он чувствует себя глубоко униженным из-за того, что Рейчел его отвергла, эта ярость может вырваться наружу… У Бена был радиотелефон в машине – тщательно отреставрированном «Тандерберде» 1956 года, белом снаружи и голубом внутри, – и он немедленно позвонил Рейчел. У нее работал автоответчик, и она не сняла трубку, когда он назвал себя. У светофора на углу Семнадцатой улицы и Ньюпорт-авеню он поколебался и повернул налево, вместо того чтобы ехать к себе домой, в Ориндж-Парк-Эйнез. Может, Рейчел сейчас и нет дома, но ведь вернется же она когда-нибудь, и ей может понадобиться помощь. И он направился к ее дому в Пласеншии. Лобовое стекло машины было все в солнечных бликах, образующих затейливый узор, когда Бен проезжал в неровной тени нависающих над дорогой деревьев. Он выключил радио и поставил пленку с записью Гленна Миллера. Сидя в машине, мчащейся под ярким калифорнийским солнцем под звуки «Нитки жемчуга», он подумал, что невозможно себе представить, что кто-то может умереть в такой золотистый день. По своей собственной классификации Бен Шэдвей был человеком вчерашнего дня. Старые фильмы ему нравились больше, чем новые. Де Ниро, Стрип, Гир Филд, Траволта и Пенн интересовали его куда меньше, чем Богарт, Бэкалл, Гейбл, Ломбард, Трейси, Хепберн, Кэри Грант, Уильям Поуэл и Мирна Лой. Любимые его книги были написаны в двадцатые, тридцатые и сороковые годы: лихо закрученные романы Чандлера, Хэммета и Джеймса М. Кейна, а также ранние романы о Ниро Вульфе. В музыке он предпочитал свинг: Томми и Джимми Дорси, Гарри Джеймс, Дюк Эллингтон, Гленн Миллер и несравненный Бенни Гудман. Для отдохновения он строил действующие модели паровозов из специальных наборов и коллекционировал все, что имело отношение к железной дороге. Нет другого хобби, так наполненного ностальгией или более подходящего для человека вчерашнего дня, чем коллекционирование поездов. Однако он не был полностью поглощен прошлым. В двадцать четыре года Бен приобрел лицензию на торговлю недвижимостью и к тридцати одному году организовал собственную брокерскую контору. Теперь же, когда ему исполнилось тридцать семь, у него было уже шесть контор, в которых работали тридцать агентов. Своим успехом он был отчасти обязан тому, что относился к своим служащим и клиентам с заботой и старомодной вежливостью, которые так редки и потому привлекательны в нашем сегодняшнем мире – стремительном, резком и непостоянном. В последнее время не только работа отвлекала Бена от железных дорог, старых фильмов, музыки в стиле свинг и его общей погруженности в прошлое. В его жизни появилась Рейчел Либен, рыжеволосая, зеленоглазая, длинноногая, стройная Рейчел Либен. Она казалась ему одновременно простой и милой соседской девушкой и одной из элегантных красавиц из фильмов тридцатых годов, неким гибридом между Грейс Келли и Кэрол Ломбард. Она отличалась мягким характером. Была умницей с чувством юмора. Иными словами, олицетворяла собой все, о чем Бен Шэдвей когда-либо мечтал. Поэтому ему страстно хотелось залезть с ней в машину времени, отправиться назад в сороковые годы, купить билеты в отдельное купе в поезде «Суперчиф» и пересечь страну по железной дороге, занимаясь любовью все три тысячи миль под мерный перестук колес. Она обратилась в его контору по торговле недвижимостью с просьбой помочь ей подыскать дом, но домом их отношения не ограничились. В течение последних пяти месяцев они часто встречались. Поначалу Бен был очарован ею, как любой нормальный мужчина может быть очарован необыкновенно привлекательной женщиной, заинтригованный мыслью о том, каков будет вкус ее губ на его губах, восхищенный гладкостью ее кожи, стройностью ее ног и линией ее груди и бедер. Но вскоре после их знакомства его начал не меньше привлекать в ней острый ум и доброе сердце. Его восхищала в Рейчел ее способность получать не меньшее удовольствие от красивого заката или изящной игры теней, чем от обеда из семи блюд за сто долларов в лучшем ресторане страны. Желание просто иметь ее скоро сменилось у Бена влюбленностью. А где-то в последние два месяца, трудно сказать, когда именно, эта влюбленность перешла в любовь. Бен был почти уверен, что Рейчел отвечает ему взаимностью. Они еще ни разу не говорили о своих чувствах. Но он ощущал любовь в нежности ее прикосновений и во взгляде, который иногда ловил на себе. Они любили друг друга, но до постели дело еще не дошло. Хотя Рейчел и была человеком сегодняшнего дня и обладала завидным умением извлекать удовольствие из каждой прожитой минуты, она вовсе не была легкодоступной. Бен сознавал, что она не хочет торопиться. Медленно развивающийся роман давал ей возможность понять и почувствовать каждый нюанс в их постепенно крепнущих отношениях, а их будущая близость только выиграет от этой отсрочки. Он готов был предоставить ей столько времени, сколько нужно. Прежде всего он чувствовал, как с каждым днем растет желание, получая острое удовольствие от размышлений о том, какой великолепной и всепоглощающей будет их любовь, когда они наконец уступят своему влечению. С помощью Рейчел он стал понимать, что если бы они с первых дней романа очертя голову ринулись в постель, уступив своим животным инстинктам, то украли бы сами у себя массу сегодняшних невинных удовольствий. Кроме того, будучи вообще человеком прошлого, Бен отличался старомодным отношением и к подобным вопросам и предпочитал не прыгать сразу в койку за быстрым и легким удовлетворением. Ни он, ни Рейчел не были девственниками, но он получал эмоциональное и духовное удовлетворение, да и, черт побери, эротическое тоже, от ожидания, пока многочисленные нити, связывающие их, переплетутся в тесный клубок, и секс станет кульминацией их отношений. Он припарковал свою машину рядом с красным «Мерседесом» Рейчел, который она даже не потрудилась поставить в гараж. С одной стороны бунгало росла густая бугенвиллея, усыпанная красными цветами и закрывающая часть крыши. При помощи узорчатой решетки она образовывала зелено-красный навес над парадным входом. Бен стоял в прохладной тени бугенвиллеи, а солнце грело ему спину. Он нажал уже десяток раз на звонок и чем дольше звонил, тем больше беспокоился, почему она так долго не открывает. В доме играла музыка. Неожиданно она смолкла. Когда наконец Рейчел открыла дверь, она не сняла предохранительной цепочки и смотрела на него сквозь узкую щель. Узнав его, она улыбнулась, и эта улыбка показалась Бену скорее улыбкой облегчения, чем радости. – О, Бенни, я так рада, что это ты. Она сняла цепочку и впустила его в дом. Она была босиком, в шелковом купальном халате, туго затянутом на талии, а в руке держала пистолет. Он удивленно спросил: – А это зачем? – Я не знала, кто это, – ответила Рейчел, включив систему сигнализации и кладя пистолет на маленький столик в холле. Заметив, что Бен нахмурился, поняла, что ее объяснение несерьезно, и добавила: – Да я не знаю. Наверное, я просто немного не в себе. – Я услышал про Эрика по радио. Несколько минут назад. Рейчел обняла его. Ее волосы были слегка влажными, кожа сладко пахла жасмином, а дыхание отдавало шоколадом. Бен понял, что она, судя по всему, принимала ванну так, как она любила, – долго и с удовольствием. Прижав ее к себе, он почувствовал, что она дрожит. – По радио сказали, что ты при этом присутствовала, – добавил он. – Да. – Мне очень жаль. – Это было ужасно, Бенни. – Она теснее прижалась к нему. – Мне никогда не забыть этот звук, когда грузовик его ударил. Или как он катился по мостовой. – Она вздрогнула. – Успокойся. – Он прижался щекой к ее мокрым волосам. – Необязательно об этом говорить. – Да нет, мне надо об этом говорить, – возразила она, – если я хочу когда-нибудь все забыть. Бен взял ее за подбородок, приподнял ее прелестное лицо, приблизив его к себе, и нежно поцеловал. Ее губы еще сохранили вкус шоколада. – Ладно, – он погладил ее по плечу, – давай сядем, и ты мне все расскажешь. – Запри дверь, – попросила она. – Да все в порядке, – заметил он, направляясь внутрь дома. Но Рейчел остановилась, отказываясь идти дальше. – Запри дверь, – настойчиво повторила она. Удивившись, он вернулся и закрыл дверь. Она взяла пистолет со столика и пошла в гостиную, держа его в руке. Что-то не так, что-то есть еще, помимо смерти Эрика, но Бен не мог понять, что именно. В гостиной было полутемно, поскольку Рейчел задернула все занавески. Что тоже удивило его. Она обычно любила солнце, любила нежиться в его лучах с томностью кошки, лежащей на теплом подоконнике. До сегодняшнего дня он никогда не видел в этом доме задернутых занавесей. – Не трогай, пусть будет так, – остановила его Рейчел, когда он направился к окнам. Она зажгла единственную лампу и села в угол мягкого персикового дивана, освещенная ее янтарным светом. Комната была обставлена в современном стиле в персиковых и темно-синих тонах, светильники – бронзовые, кофейный столик – бронза и стекло. Ее голубой халат прекрасно гармонировал с интерьером. Она положила пистолет на столик рядом с лампой. Поближе к правой руке. Бен принес шоколад и шампанское из ванной комнаты и подал ей. В кухне он взял еще бутылку холодного шампанского и бокал для себя. Когда он вернулся в гостиную, Рейчел сказала: – Наверное, это неправильно. Я про шампанское и шоколад. Как будто я праздную его смерть. – Ну, если вспомнить, каким он был подонком в отношении тебя, может, и есть повод отпраздновать. Она решительно покачала головой. – Нет. Смерть никогда не может служить поводом для праздника, Бенни. Вне зависимости от обстоятельств. Никогда. Но она машинально провела кончиками пальцев вдоль бледного, тонкого, еле заметного шрама длиной в три дюйма на правой стороне лица вдоль подбородка. Год назад, пребывая в отвратительном настроении, Эрик швырнул в нее бокалом с виски. Он промахнулся, но острый осколок рикошетом задел ее по щеке. Потребовалось пятнадцать маленьких швов, наложенных мастером своего дела, чтобы избежать заметного шрама. В тот день она и ушла от него. Эрик никогда не сможет больше навредить ей. Хотя бы подсознательно, но она должна чувствовать облегчение от его смерти. Замолкая время от времени, чтобы отпить глоток шампанского, Рейчел рассказала Бену об утренней встрече в адвокатской конторе и последующем столкновении на улице, когда Эрик схватил ее за руку и, казалось, готов был ударить. Она подробно рассказала о несчастном случае и ужасном состоянии тела, как будто ей было необходимо облечь все увиденное в слова, чтобы освободиться от страшного видения. Рассказала она и о своих хлопотах по поводу похорон, и, пока говорила, руки дрожали все меньше и меньше. Бен сидел близко к ней, повернувшись, чтобы видеть ее лицо, и положив руку ей на плечо. Иногда он принимался ласково массировать ей шею или гладить ее роскошные медного цвета волосы. – Тридцать миллионов долларов, – заметил он, когда Рейчел замолчала, и покачал головой, удивляясь иронии судьбы, подарившей этой женщине все, когда она соглашалась на столь малое. – Честно, мне эти деньги не нужны, – сказала она. – Я уже подумываю, не отдать ли мне их. Во всяком случае, большую часть. – Они твои, и ты можешь делать с ними все, что пожелаешь, – улыбнулся он. – Только не принимай решения сейчас, чтобы не пожалеть потом. Нахмурившись, Рейчел посмотрела на бокал с шампанским, который держала обеими руками. – Конечно, он пришел бы в бешенство, если бы узнал, что я их отдала. – Кто? – Эрик, – тихо ответила она. Бену показалось странным, что ее беспокоит реакция Эрика на ее поступок. Она явно еще не пришла полностью в себя после пережитого потрясения. – Подожди, дай себе время привыкнуть к ситуации. Она вздохнула и кивнула головой. – Который час? Бен взглянул на часы. – Без десяти семь. – Я уже позвонила многим, рассказала, что случилось, сообщила о похоронах. Но нужно еще связаться по крайней мере с тридцатью или сорока людьми. Близких родственников у него не было, только несколько двоюродных сестер и братьев. И тетка, которую он терпеть не мог. И друзей всего несколько человек. Он совсем не умел завязывать дружеские отношения. Зато, как ты знаешь, куча коллег. Господи, сколько еще надо сделать. – У меня радиотелефон в машине, – заметил Бен. – Я могу тебе помочь со звонками. Тогда мы быстро управимся. Она слегка улыбнулась. – И как же это будет выглядеть – дружок жены помогает ей известить скорбящих? – Зачем им знать, кто я такой? Могу просто сказать, что я друг семьи. – Поскольку от семьи осталась одна я, то это будет правдой, и ты мой лучший друг на всем свете, Бенни. – Больше чем друг. – О да. – Надеюсь, намного больше. – И я надеюсь, – проговорила Рейчел. Она поцеловала его и на мгновение положила голову ему на плечо. К половине девятого, когда они обзвонили всех друзей и коллег Эрика, Рейчел неожиданно почувствовала, что голодна. – После такого дня и всего, что мне пришлось увидеть… не слишком ли жестокосердно испытывать голод? – Конечно, нет, – мягко заверил ее Бен. – Жизнь продолжается, малыш. Живые должны жить. Более того, я где-то читал, что у свидетелей внезапной и насильственной смерти резко повышается аппетит в последующие дни и недели. – Доказывают сами себе, что они живы. – Бьют во все колокола. – Боюсь, у меня насчет ужина слабовато, – сказала она. – Найдется кое-что для салата. Можем сварить лапшу. И открыть банку рагу в соусе. – Настоящий пир, достойный короля. Рейчел принесла пистолет с собой в кухню и положила на стол рядом с микроволновой печью. Она заранее закрыла жалюзи. Плотно-плотно. Бену нравился вид из этих окон – заросший зеленью двор, клумбы с цветущими азалиями и кустистые индийские лавровые деревья. Стена, огораживающая двор, была полностью закрыта буйной желтой и красной бугенвиллеей. Он потянулся к ручке, чтобы открыть жалюзи. – Пожалуйста, не надо, – попросила она. – Так лучше, уютнее. – Но ведь никто не может заглянуть сюда со двора. Там и стена, и калитка. – Пожалуйста. Он оставил жалюзи в покое. – Чего ты так боишься, Рейчел? – Боюсь? Я не боюсь. – А пистолет? – Я же говорила: я не знала, кто за дверью, и поскольку сегодня такой тяжелый день… – Но теперь ты знаешь, что это был я. – Да. – Со мной ты справишься и без пистолета. Пообещаешь поцеловать раз-другой, и я буду паинькой. Она улыбнулась. – Наверное, мне надо отнести его в спальню, он там обычно лежит. А ты что, нервничаешь? – Нет, но я… – Вот начнем стряпать, и я его уберу, – пообещала Рейчел, но что-то было в ее тоне, что делало это заявление не столько похожим на обещание, сколько на попытку потянуть время. Хотя Бен и был заинтригован и чувствовал себя слегка не в своей тарелке, он решил не давить на нее и ничего больше не сказал. Пока он выкладывал рагу в маленькую миску, она поставила на плиту большую кастрюлю с водой. Они вместе принялись нарезать листья салата, сельдерей, помидоры, лук и маслины для салата. Пока они работали, разговор вертелся в основном вокруг итальянской кухни. В их беседе не было привычной легкости, возможно, потому, что они изо всех сил старались делать вид, что у них легко на душе, и не думать о смерти. Рейчел почти не поднимала глаз от овощей, работая с присущей ей естественной сосредоточенностью. Каждый отрезанный ею кусочек сельдерея был точно той же величины, что и предыдущие, как будто симметрия являлась необходимым свойством хорошего салата и улучшала его вкус. Бен, неравнодушный к ее красоте, делил свое внимание поровну между нею и работой. Несмотря на то что ей было почти тридцать, выглядела она на двадцать, хотя и отличалась элегантностью и осанкой дамы высшего света, не один год изучавшей на практике все то, что составляет подлинное изящество. Ему никогда не надоедало смотреть на нее. И не в том было дело, что она возбуждала его. Каким-то магическим, непостижимым образом она давала ему возможность расслабиться и увериться, что все хорошо в этом лучшем из миров и что впервые в своей жизни он по-настоящему счастлив и может надеяться, что это счастье будет длиться долго. Неожиданно Бен положил нож, которым резал помидор, взял нож из руки Рейчел и отложил его в сторону, повернул ее лицом к себе, притянул, обнял и крепко поцеловал. Теперь на ее мягких губах был вкус не шоколада, а шампанского. От нее еще исходил слабый запах жасмина, но его уже перебивал присущий только ей чистый и приятный аромат. Он медленно провел руками вниз по впадине ее спины, ощущая упругие, точеные контуры ее тела под тонким шелком халата. Под халатом на ней ничего не было. Бен почувствовал, как его теплые руки становятся все горячее, как бы передавая ее жар через тонкую ткань его собственному телу. На мгновение она прижалась к нему, словно в отчаянии, словно она одна в бушующем море, а он спасательный плот. Она вцепилась в него, влилась пальцами в его плечи. Затем этот момент прошел, она расслабилась, и ее руки стали гладить и ласкать его спину и плечи. Ее рот приоткрылся, дыхание участилось, поцелуй стал более страстным. Он чувствовал, как ее грудь прижимается к его груди. Его руки, как будто действуя независимо от него, становились все более нетерпеливыми. Раздался телефонный звонок. Бен сразу вспомнил, что они забыли поставить аппарат на автоответчик, когда закончили обзванивать людей с сообщением о смерти Эрика и похоронах. – Черт, – пробормотала Рейчел, отстраняясь. – Я отвечу. – Наверное, еще один репортер. Он снял трубку настенного телефона около холодильника. Но то был вовсе не репортер. Звонил Эверетт Корделл, главный патологоанатом Санта-Аны, и звонил он из морга. Тут возникла серьезная проблема, он хотел бы поговорить с миссис Либен. – Я друг семьи, – заявил Бен. – Я отвечаю вместо нее на телефонные звонки. – Я хотел бы поговорить с ней лично, – настаивал патологоанатом. – Дело срочное. – Вы же должны понять, какой тяжелый день был сегодня у миссис Либен. Боюсь, вам придется поговорить со мной. – Но ей необходимо приехать сюда, – жалобно проговорил Корделл. – Куда сюда? В морг? Сейчас? – Да. И чем скорее, тем лучше. – Зачем? Корделл поколебался, потом ответил: – Все это неприятно и непонятно, и, конечно же, рано или поздно все объяснится, думаю, что скоро, но… ну, дело в том, что мы не можем найти тело Эрика Либена. Уверенный, что он не так понял, Бен переспросил: – Не можете найти? – Ну… возможно, не туда положили, – нервничая, объяснил Корделл. – Возможно? – Или… украл кто-то. Бен выяснил кое-какие подробности, положил трубку и повернулся к Рейчел. Она стояла, обхватив себя руками, как будто ей внезапно стало ужасно холодно. – Ты сказал, из морга? Бен утвердительно кивнул. – Эти бестолковые бюрократы, судя по всему, потеряли труп. Рейчел побледнела, в глазах появилось загнанное выражение. Но почему-то казалось, что эти дикие новости ее вовсе не удивили. У Бена появилось странное чувство, что она весь вечер ждала именно этого звонка. Глава 4 Внизу, где хранят мертвых Идеальный порядок в офисе патологоанатома говорил о том, что Эверетт Корделл – человек, помешанный на аккуратности. Никаких бумаг, книг или папок на столе. Только регистрационный журнал – новый, чистый, без помарок. Стакан с карандашами и ручками, нож для разрезания писем и фотографии его семьи в серебряных рамках – на своих раз и навсегда определенных местах. На полках за письменным столом – сотни две-три книг в таком превосходном состоянии и так ровно поставленные, что казались нарисованными на стене. Его дипломы и две анатомические схемы развешаны по стенам настолько ровно, что так и виделся Корделл с линейкой и угольником в руках, каждое утро тщательно проверяющий, насколько правильно они висят. Об одержимости Корделла чистотой и порядком можно было судить и по его наружности. Высокий, пожалуй, излишне худой, лет около пятидесяти, с резкими чертами аскетического лица и ясными карими глазами. Идеальная стрижка, ни один волосок не выбивается. Руки с длинными пальцами – кости, обтянутые кожей. Белая рубашка выглядит так, будто ее пять минут назад выстирали, а стрелки на темно-коричневых брюках такие острые, что почти сверкают в свете ламп. Усадив Рейчел и Бена на темные соснового дерева стулья с темно-зелеными сиденьями, Корделл обошел стол и уселся на свой собственный стул. – Я очень огорчен, миссис Либен, что мне приходится добавлять еще и этот груз к тому, что вам пришлось сегодня пережить. Это ужасно. Я еще раз прошу прощения и приношу вам мои глубочайшие соболезнования, хотя и понимаю: что бы я ни говорил, дело от того не станет менее неприятным. Вы хорошо себя чувствуете? Может быть, вам дать стакан воды или что-нибудь еще? – Не беспокойтесь, – ответила Рейчел, хотя не могла вспомнить, когда бы чувствовала себя хуже. Бен протянул руку и ободряюще сжал ее плечо. Милый, надежный Бенни. Она была рада, что он с ней. Ростом в пять футов одиннадцать дюймов и весом в сто пятьдесят фунтов, он не казался физически сильным человеком. Шатен, карие глаза, приятное, но довольно обычное лицо. Такого не выделишь в толпе, а на вечеринке и вовсе можно не заметить. Но когда он начинал говорить мягким и выразительным голосом, или двигался с естественной грацией, или просто пристально смотрел на тебя, сразу становилось ясно, что он человек душевный и умный. Все было бы куда проще, будь Бенни на ее стороне, но ей не хотелось вовлекать его в эту историю. – Я бы хотела понять, – обратилась Рейчел к патологоанатому, – что произошло. Но в душе она боялась, что знает больше, чем Корделл. – Я буду предельно откровенен, миссис Либен, – начал тот. – Нет никакого смысла что-то скрывать. – Он вздохнул и покачал головой, как будто не мог поверить, что вся эта путаница действительно имеет место. Потом он моргнул, нахмурился и повернулся к Бену: – Вы часом не адвокат миссис Либен? – Просто старый друг, – ответил Бен. – В самом деле? – Я здесь для моральной поддержки. – Надеюсь, мы обойдемся без юристов, – заметил Корделл. – Я совершенно не собираюсь советоваться с адвокатом, – уверила его Рейчел. Патологоанатом мрачно кивнул, явно сомневаясь в ее искренности. И продолжал рассказывать: – Я обычно в офисе в это время не бываю. – Был понедельник, половина десятого вечера. – Если неожиданно много работы и надо делать вскрытия в позднее время, я, как правило, поручаю их своим помощникам. Исключения делаются только тогда, когда покойный – лицо выдающееся или является жертвой убийства при особо непонятных и сложных обстоятельствах. В подобных случаях, поскольку они привлекают пристальное внимание общественности – печати и политиков, я предпочитаю не сваливать этот груз на моих подчиненных и, если требуется делать вскрытие вечером, остаюсь после работы. Ваш муж, вне сомнения, был выдающейся личностью. Поскольку он ждал реакции, Рейчел кивнула. Говорить она боялась. С той минуты, как она узнала, что тело исчезло, страх то захватывал ее целиком, то слегка отступал, но в данный момент достиг верхней отметки. – Тело было доставлено и помещено в морг сегодня в 12 часов 14 минут, – продолжал Корделл. – Поскольку мы и так отставали от графика, а у меня было намечено выступление, я распорядился, чтобы мои подчиненные делали вскрытия по порядку поступления трупов, а вашим мужем намеревался заняться сам вечером в половине седьмого. – Он коснулся пальцами висков, слегка помассировал их и поморщился, как будто одно воспоминание об этих событиях причиняло ему страшную головную боль. – К этому времени был подготовлен операционный зал, и я послал помощника в морг за телом доктора Либена… но труп не смогли найти. – Может быть, не туда положили? – Пока я тут работаю, такое случалось исключительно редко, – заявил Корделл с оттенком гордости в голосе. – И в тех редких случаях, когда труп был не на положенном ему месте, не в том ящике или оставлен на каталке с неверной биркой, нам всегда удавалось его обнаружить меньше чем за пять минут. – А сегодня вы его не нашли, – заключил Бен. – Мы почти час искали. Везде. Абсолютно везде, – теперь Корделл говорил с явным отчаянием. – Это просто дико. Такого не может быть. Особенно если учесть наши меры предосторожности. Рейчел внезапно заметила, что костяшки ее пальцев, сжимающих сумочку на коленях, заострились и побелели. Она попыталась расслабить руки, сложила их. Закрыла глаза и наклонила голову, боясь, что Бенни и Корделл прочтут в них чудовищную правду, и надеясь, что они подумают, будто она так реагирует на ужасные события, которые привели их сюда. Из своей собственной внутренней темноты она услышала, как Бен спросил: – Доктор Корделл, а не могло так случиться, что тело доктора Либена по ошибке отправили в частный морг? – Еще в начале дня мы получили сообщение, что похоронами будет заниматься фирма «Аттисон Бразерз», потому мы немедленно позвонили им, когда обнаружили, что тело исчезло. Мы полагали, что они приехали за доктором Либеном, а дневной дежурный в морге по ошибке выдал труп без разрешения, до вскрытия. Но они сказали, что не приезжали, а наоборот, ждут звонка от нас, и покойного у них нет. – Я хочу сказать, – перебил Бен, – что, возможно, тело доктора Либена было выдано другому похоронному бюро, чьи служащие приехали забрать кого-то другого. – Мы в срочном порядке проверили такую возможность, могу вас уверить. После прибытия тела доктора Либена в 12 часов 14 минут мы выдали частным моргам четыре трупа. Мы отправили во все эти морги своих служащих, чтобы проверить личность усопших и убедиться, что никто из них не является доктором Либеном. Так и случилось. – Тогда что, по-вашему, могло с ним произойти? Закрыв глаза, Рейчел слушала этот жуткий разговор, и постепенно ей стало казаться, что она спит и слышит всего лишь фантомные голоса персонажей какого-то кошмарного сна. – Каким бы диким это ни казалось, – проговорил Корделл, – но мы вынуждены заключить, что тело было украдено. Рейчел тщетно пыталась избавиться от отвратительных видений, возникающих в ее воображении. – Вы известили полицию? – спросил Бен. – Да, мы связались с ней, как только убедились, что кража является единственным разумным объяснением. Полицейские сейчас внизу, в морге, и, разумеется, они хотят поговорить с вами, миссис Либен. С той стороны, где сидел патологоанатом, все время раздавался тихий, ритмичный, скрежещущий звук. Рейчел открыла глаза и увидела, что Эверетт Корделл нервным движением вынимает и вкладывает в чехол нож для разрезания бумаги. Она снова закрыла глаза. – Разве ваши меры безопасности настолько ненадежны, что любой человек с улицы может сюда войти и стащить труп? – Разумеется, нет. Такого никогда раньше не случалось. Говорю же вам, это невероятно. Ну, конечно, настойчивый человек, возможно, найдет способ провести нашу охрану, но, уверяю вас, это совсем не просто. Совсем не просто. – Но не невозможно, – заметил Бен. Скрежещущий звук смолк. Раздались другие, по коим Рейчел заключила, что патологоанатом, скорее всего, двигает по столу серебряные рамки с фотографиями. Она попыталась сосредоточиться на этом образе, чтобы избавиться от диких сцен, которые, к ее ужасу, преподносило ей разыгравшееся воображение. – Я предлагаю вам обоим спуститься со мной вниз в морг, чтобы вы своими глазами увидели, насколько надежна наша охрана и как трудно было бы пройти сквозь нее. Миссис Либен, в состоянии ли вы?.. Рейчел открыла глаза. Бен и Корделл смотрели на нее с беспокойством. Она утвердительно кивнула. – Вы уверены? – спросил Корделл, поднимаясь из-за стола и подходя к ней. – Пожалуйста, поймите, я вовсе не настаиваю. Но мне лично было бы неизмеримо легче, если бы вы сами убедились, насколько мы осторожны и с какой ответственностью относимся к своим обязанностям. – Со мной все в порядке, – проговорила Рейчел. Сняв микроскопическую пылинку, обнаруженную на рукаве, патологоанатом направился к двери. Рейчел встала со стула и повернулась, чтобы последовать за ним, но тут у нее неожиданно закружилась голова. Она пошатнулась. Бен придержал ее за руку. – В этом осмотре нет никакой необходимости. – Есть, – мрачно возразила она. – Есть. Мне нужно увидеть. Мне нужно знать. Бен как-то странно посмотрел на нее, но она постаралась не встретиться с ним взглядом. Он понимал, что здесь что-то не так, что есть что-то еще, кроме смерти и исчезновения Эрика, но не знал, что именно. И испытывал откровенное любопытство. Рейчел явно решила скрывать свое беспокойство и не вовлекать его во всю эту кошмарную историю. Но способность обманывать отнюдь не являлась одним из ее талантов, и она понимала, что Бен, едва войдя в дом, догадался, что она напугана. Бедняга был и заинтригован, и обеспокоен, и твердо решил помочь ей, а именно этого она и не хотела. Но сейчас было уже поздно что-то делать. Позже она найдет способ избавиться от Бена, несмотря на то, что безмерно нуждается в нем, потому что было бы несправедливо втягивать его во всю эту чехарду и подвергать его жизнь той же опасности, которая грозит ей. Теперь же ей необходимо видеть, где лежало искалеченное тело Эрика, потому что таким образом она рассчитывала лучше понять обстоятельства его загадочного исчезновения и развеять свои худшие подозрения. Ей следовало собраться, чтобы совершить этот обход морга. Они вышли из офиса и направились вниз, где их ждали мертвецы. Широкий светло-серый коридор с кафельным полом заканчивался металлической дверью. С этой стороны двери, в нише справа, сидел дежурный в белом. Увидев приближающихся Корделла и Рейчел с Беном, он встал и выудил из кармана своей форменной куртки связку сверкающих и звенящих ключей. – Это единственный вход в морг изнутри, – объяснил Корделл. – Дверь всегда заперта. Верно, Уолт? – Совершенно верно, – ответил дежурный. – Вы хотите войти, доктор Корделл? – Да. Когда Уолт вложил ключ в замок, Рейчел заметила слабую искру статического электричества. – У этих дверей, – пояснил Корделл, – круглосуточно сидит дежурный – Уолт или кто-нибудь другой, каждый день, без выходных. Без его помощи никто туда не войдет. И он регистрирует всех посетителей. Широкая дверь открылась, и Уолт придержал ее, пропуская их. Они вошли и сразу почувствовали, что прохладный воздух пахнет антисептиками и чем-то еще, менее резким и менее чистым. Дверь за ними закрылась с легким скрипом петель, который, как показалось Рейчел, эхом откликнулся во всем ее теле. Замок автоматически, с гулким клацаньем, закрылся. Двойные двери, в данный момент открытые, вели в просторные помещения по обеим сторонам коридора морга. В конце этого прохладного коридора находилась цельнометаллическая дверь вроде той, через которую они только что вошли. – Теперь, если позволите, я покажу вам единственный выход наружу, куда подъезжают наши фургоны и машины похоронных контор. – И Корделл направился к барьеру в отдалении. Рейчел последовала за ним, хотя от одного присутствия в этой обители мертвых, где недавно лежал и Эрик, коленки у нее были как ватные, а вдоль спины бежала струйка пота. – Одну секунду, – попросил Бен. Он вернулся к двери, через которую они пришли, и, нажав на ручку, открыл ее, чем сильно удивил Уолта, как раз возвращавшегося к своему стулу по другую сторону двери. Отпустив дверь и подождав, когда она самостоятельно захлопнется, Бен повернулся к Корделлу: – Похоже, что, хоть она и всегда заперта снаружи, она всегда открыта изнутри, так? – Разумеется, так, – ответил Корделл. – Слишком хлопотно каждый раз звать дежурного, чтобы он открыл тебе дверь и выпустил тебя. Кроме того, мы не можем рисковать запереть кого-то внутри – а вдруг случится какое-либо происшествие, пожар, например, или землетрясение. Когда они шли к служебному входу в дальнем конце коридора, от эха их шагов мороз пробирал по коже. Проходя мимо открытых дверей, ведущих в большие комнаты, Рейчел заметила в левой из них несколько человек. Освещенные резким светом флюоресцентных ламп, некоторые стояли, другие ходили и тихо переговаривались. Работники морга в медицинских халатах. Толстый мужчина в бежевых брюках и бежево-желто-красно-зеленой спортивной куртке. Двое мужчин в темных костюмах, поднявшие головы, когда Рейчел проходила мимо. Заметила она и три трупа: неподвижные, закрытые с головой фигуры на столах из нержавеющей стали. Эверетт Корделл толкнул широкую металлическую дверь, вышел и поманил их. Рейчел и Бен последовали за ним. Она ожидала оказаться в каком-нибудь переулке, но, хотя они и вышли из здания, на улицу они не попали. Дверь из морга вела на один из уровней огромного, многоярусного подземного гаража. В этом самом гараже она совсем недавно оставила свой «Мерседес», только несколькими ярусами ниже. Серый бетонный пол, голые стены и толстые бетонные столбы, поддерживающие бетонный же потолок, делали этот подземный гараж похожим на западный вариант огромной, сильно модернизированной гробницы фараона. Лампы дневного света, расположенные далеко одна от другой, освещали все тускло-желтым светом, который Рейчел посчитала вполне подходящим для вестибюля перед входом в покои мертвых. На площадке рядом со входом в морг парковка не разрешалась. Но за ней, дальше, то тут, то там стояли машины, часть из которых освещалась отвратительным желтым светом, а другая пряталась в пурпурно-черной тени, чем-то похожей на бархат, которым обивают гроб изнутри. Когда Рейчел взглянула на машины, у нее появилось странное чувство, что кто-то там прячется и следит за ними. Следит за ней. Бен заметил, что она вздрогнула, и обнял ее за плечи. Эверетт Корделл закрыл тяжелую дверь морга, а потом попытался открыть ее, но ручка не поддавалась. – Видите? Она закрывается автоматически. Машины «Скорой помощи», фургоны для перевозки трупов и катафалки с улицы подъезжают к этому пандусу. Чтобы войти, надо нажать кнопку. – Он нажал кнопку на стене рядом с дверью. – И говорить в этот микрофон. – Он подвинулся поближе к микрофону, вделанному в бетонную стену. – Уолт? Это доктор Корделл. Я у выхода. Впусти нас, пожалуйста. Раздался голос Уолта: – Будет сделано, сэр. Прозвучал гудок, и Корделл смог открыть дверь. – Я полагаю, дежурный не открывает дверь всякому, кто ни попросит, – заметил Бен. – Конечно, нет, – уверил его Корделл, стоя в открытых дверях. – Если он не уверен, что узнал голос, или он не знает посетителя, или это кто-то из частной похоронной конторы, дежурный идет сюда со своего поста у внутренней двери и проверяет, кто пришел. Рейчел потеряла интерес к этим подробностям и с тревогой оглядывала гигантский мрачный и темный гараж, где можно было прекрасно спрятаться в тысяче мест. – В этот самый момент, – сказал Бен, – с дежурным, не ожидающим нападения, можно легко справиться и войти в морг. – Возможно, – согласился Корделл с недовольной миной на худом лице, – но такого никогда не случалось. – Сегодняшние дежурные клянутся, что зарегистрировали всех, кто приходил и уходил, и что впускали только тех, кому это было разрешено? – Клянутся, – подтвердил Корделл. – А вы им всем доверяете? – Полностью. Все наши служащие понимают, что тела, оставленные на наше попечение, это останки людей, которых кто-то любил, и что на нас ложится ответственность, я бы сказал, святая ответственность, беречь эти останки, пока они находятся здесь. Думаю, это очевидно по тем мерам предосторожности, которые мы принимаем и с которыми вы сегодня познакомились. – Тогда, – начал Бен, – кто-нибудь либо открыл замок отмычкой… – Его практически невозможно открыть отмычкой. – Либо кто-то проник в морг, когда дверь была открыта для законных посетителей, спрятался, дождался, пока все уйдут, и уволок тело доктора Либена. – Скорее всего, так. Но практически невероятно, что… – Пожалуйста, можем мы вернуться? – попросила Рейчел. – Разумеется, – сразу согласился доктор Корделл, стараясь ей угодить, и пропустил ее вперед. Они вернулись в коридор, где в прохладном воздухе чувствовался легкий гнилостный запах, с которым не мог справиться даже хвойный дезодорант. Глава 5 Вопросы без ответов В помещении, где содержались трупы, ожидающие вскрытия, было еще холоднее, чем в коридоре морга. Яркий свет ламп дневного света странным образом придавал ледяной отблеск столам из нержавеющей стали и стальным сверкающим ручкам и петлям ящиков, расположенных вдоль стен. Блестящая белая эмаль, которой были покрыты все ящики, хоть и была не толще одной восьмой дюйма, казалось, имела какую-то странную бесконечную глубину, напоминающую таинственное сверкание омытого лунным светом снежного пейзажа. Рейчел старалась не смотреть на неподвижные тела и отказывалась думать о том, что может находиться в огромных выдвижных ящиках. Толстяк в спортивной куртке, которого звали Рональд Тескане, оказался адвокатом, представляющим интересы города. Его оторвали от ужина, чтобы он находился под рукой, когда Рейчел будет разговаривать с полицейскими и позднее, когда будет обсуждаться исчезновение тела ее мужа. Говорил он ласковым, почти елейным голосом и расточал свои соболезнования с такой легкостью, с какой масло выливается из бутылки. Пока полицейские разговаривали с Рейчел, он молча ходил взад-вперед за их спинами, то и дело приглаживая волосы белыми пухлыми руками – на каждой блестело по два золотых кольца с бриллиантами. Как она и подозревала, двое мужчин в темных костюмах оказались полицейскими. Они показали Рейчел свои удостоверения и бляхи и, к счастью, не сочли нужным навязывать ей свое сочувствие. Тот, что помоложе, дородный, с нависшими бровями, назвался детективом Хагерстормом. Он вообще в основном молчал, предоставив возможность задавать вопросы своему напарнику, и стоял неподвижно, подобно дубу с глубокими корнями, что составляло приятный контраст с мечущимся из угла в угол адвокатом. Хагерсторм наблюдал за происходящим маленькими карими глазками и сначала показался Рейчел туповатым. Но позднее она поняла, что он обладает интеллектом значительно выше среднего, каковой факт тщательно скрывает. Ее беспокоило, что Хагерсторм с помощью особого шестого чувства, свойственного полицейскому, сумеет понять, что она лжет, и догадаться, о чем именно она умалчивает. Поэтому, старательно избегая встречаться с ним взглядом, она пыталась делать это как можно незаметнее. Полицейский постарше, детектив Джулио Вердад, хрупкий человек со смуглым лицом, чьи черные глаза имели легкий пурпурный оттенок, какой бывает у спелой сливы, явно умел одеваться. Его летний синий костюм был прекрасно сшит, манжеты шелковой рубашки застегнуты золотыми запонками с жемчугом, темно-вишневый галстук украшен зажимом в виде тонкой золотой цепочки, на ногах – туфли того же цвета, что и галстук. Хотя Вердад говорил короткими предложениями и несколько отрывисто, голос его был тихим и мягким, и этот контраст между голосом и манерой говорить несколько озадачивал. – Вы познакомились с их охранной системой, миссис Либен? – Да. – Вы удовлетворены? – Наверное. Обращаясь к Бену, Вердад спросил: – А вы кто? – Бен Шэдвей. Старый друг миссис Либен. – Старый школьный друг? – Нет. – Коллега по работе? – Нет. Просто друг. Сливовые глаза сверкнули. – Понятно. – Он снова повернулся к Рейчел. – У меня есть к вам вопросы. – Какие именно? Вместо того чтобы сразу ответить, Вердад продолжил: – Не хотите ли присесть, миссис Либен? – Да, разумеется, нужен стул, – спохватился Эверетт Корделл и вместе с толстым адвокатом Рональдом Тескане ринулся вытаскивать стул из-за стола в углу. Сообразив, что никто больше садиться не собирается, и не желая попадать в положение, когда все будут смотреть на нее сверху вниз, Рейчел заявила: – Нет, благодарю вас, я постою. Не думаю, что разговор займет много времени. Мне вовсе не хочется здесь задерживаться. Так о чем вы хотели меня спросить? – Необычное преступление, – заметил Вердад. – Похищение трупа, – Рейчел старалась одновременно выглядеть и озадаченной, и возмущенной случившимся. Первое ей пришлось изобразить, второе было более или менее искренним. – Кто мог это сделать? – спросил Вердад. – Понятия не имею. – Вы не знаете никого, для кого бы это имело смысл? – Смысл украсть тело Эрика? Разумеется, нет. – У него были враги? – Он был не только гением в своей области, но и довольно удачливым бизнесменом. Гениям свойственно без всякого умысла с их стороны вызывать зависть своих коллег. И, безусловно, многие завидовали его богатству. И еще были такие, которые считали, что… он причинил им зло в процессе своего продвижения наверх. – А он причинял людям зло? – Да. Некоторым. Он был одержимым человеком. Но я сильно сомневаюсь, чтобы его враги могли опуститься до такого бессмысленного и страшного способа с ним поквитаться. – Он был не просто одержимым, – бросил Вердад. – Да? – Он был жестоким. – Почему вы так думаете? – Я читал о нем. Он был жестоким. – Что ж, возможно. И с тяжелым характером. Не стану отрицать. – У жестоких людей могут быть заклятые враги. – Вы хотите сказать, настолько заклятые, чтобы для них кража тела имела смысл? – Возможно. Мне бы хотелось знать имена его врагов, людей, которые могли затаить на него зло. – Вы можете получить эту информацию от тех, с кем он вместе работал в Генеплане, – заметила она. – От сотрудников его компании? Но ведь вы – жена. – Я знаю о его делах очень немного. Он не хотел, чтобы я знала. У него были очень четкие представления насчет того, где… мое место. Кроме того, год назад я от него ушла. Вердад вроде бы удивился, но почему-то Рейчел понимала, что он проделал необходимую подготовительную работу и знал, о чем шла речь. – Собирались разводиться? – спросил он. – Да. – С горечью? – С его стороны – да. – Тогда понятно. – Что понятно? – То, что вы ничуть не переживаете. Рейчел уже давно начала подозревать, что Вердад гораздо опаснее, чем молчаливый, неподвижный и сосредоточенный Хагерсторм. Теперь она в этом убедилась. – Доктор Либен обращался с ней безобразно, – Бен сделал попытку ее защитить. – Ясно, – уронил Вердад. – У нее нет причины горевать о нем. – Ясно. – Вы так себя ведете, – возмутился Бен, – будто речь идет об убийстве, черт побери. – Разве? – И обращаетесь с ней, будто она подозреваемая. – Вы думаете? – спокойно спросил Вердад. – Доктор Либен погиб в результате несчастного случая, – заявил Бен. – Если кто и виноват, так это он сам. – Мы так и поняли. – Там были десятки свидетелей. – Вы что, адвокат миссис Либен? – поинтересовался Вердад. – Нет, я же сказал вам… – Да, старый друг, – в тоне Вердада ясно чувствовался намек. – Если бы вы были адвокатом, мистер Шэдвей, – вмешался Рональд Тескане, выступая вперед так поспешно, что его толстые щеки затряслись, – вы бы поняли, почему полиция вынуждена расспрашивать миссис Либен, как бы неприятно это ни было. Ведь они обязательно должны учитывать вероятность того, что тело мистера Либена было украдено с целью избежать вскрытия. Что-то скрыть. – Весьма мелодраматично, – с презрением заметил Бен. – Но вполне допустимо. А это будет означать, что смерть его вовсе не такое ясное дело, как кажется на первый взгляд. – Именно, – согласился Вердад. – Чепуха, – заключил Бен. Рейчел по достоинству оценила попытки Бена защитить ее честь. Он всегда был таким милым и душевным. Но пусть Вердад и Хагерсторм считают ее возможной убийцей или соучастницей преступления. Она не способна кого-либо убить. Эрик погиб в результате несчастного случая, и со временем в этом убедится даже самый подозрительный детектив. А пока Хагерсторм и Вердад заняты выяснением этих вопросов, они не зададут других, куда более близких к ужасной правде. Пока они отвлекали свое собственное внимание, она не собиралась обижаться на их необоснованные подозрения. Пусть идут по ложному пути. – Лейтенант Вердад, – проговорила она, – безусловно, самым логичным объяснением будет то, что, несмотря на уверения доктора Корделла, тело было просто положено не на то место. – И худой, как аист, патологоанатом, и Рональд Тескане энергично запротестовали. Она спокойно, но твердо перебила их: – А может, это подростки сыграли такую дикую шутку. Студенты. Обряд посвящения или что-то еще. Они и на худшее способны. – Полагаю, ответ на этот вопрос я уже знаю, – вмешался Бен. – Но, возможно, доктор Либен не был мертв? Может, его состояние было неверно оценено? Возможно, он ушел отсюда в беспамятстве? – Нет, нет и нет, – пробормотал побледневший Тескане, покрываясь потом, несмотря на холод. – Невозможно, – одновременно с ним произнес доктор Корделл. – Я его сам видел. Обширная травма головы. Абсолютно никаких признаков жизни. Но это дикое предположение неожиданно заинтересовало Вердада. – Разве доктору Либену не была оказана медицинская помощь сразу после несчастного случая? – спросил он. – Фельдшерами, – ответил Корделл. – Высококвалифицированные и опытные работники, – поддержал его Тескане, утирая полное лицо носовым платком. Он быстро подсчитывал в уме разницу между штрафом за недосмотр в морге и значительно более крупной суммой, которую придется выложить городу, если в суде выяснится, что фельдшера были некомпетентны. – В любых обстоятельствах они никогда, никогда ошибочно не объявят живого человека мертвым. – Первое – сердце не билось, – Корделл подсчитывал признаки смерти по пальцам, столь длинным и гибким, что они вполне могли принадлежать пианисту, а не патологоанатому. – Электрокардиограф, который подключили фельдшера, показал совершенно прямую линию. Второе – он не дышал. Третье – температура тела непрерывно падала. – Вне всякого сомнения, мертв, – пробормотал Тескане. Лейтенант Вердад теперь разглядывал адвоката и главного патологоанатома точно так же, как несколько минут назад Рейчел: тем же ястребиным взором и с тем же полным отсутствием всякого выражения на лице. Скорее всего, он не думал, что Тескане и Корделл, равно как и фельдшера, пытаются скрыть какой-то свой недосмотр или небрежность. Но собственная натура и жизненный опыт вынуждали его подозревать каждого, если на то были хотя бы малейшие основания. Поморщившись при словах Тескане, Корделл продолжал: – Четвертое – абсолютно никакой мозговой деятельности. У нас тут в морге есть энцефалограф. Мы часто им пользуемся для окончательной проверки. Я завел здесь такое правило, когда принял дела. Как только доктора Либена привезли сюда, он был немедленно подключен к этой машине, и все линии были совершенно прямыми. Я сам присутствовал и видел ленту. Смерть мозга. Есть единственный общепринятый критерий, по которому человек признается мертвым, а именно: если осматривающий его врач устанавливает полную остановку сердца и смерть мозга. Зрачки доктора Либена не сокращались при ярком свете. Отсутствовало дыхание. Мне очень жаль, миссис Либен, но ваш муж был мертв, как и любой другой в подобном состоянии, и я готов поручиться за это моей репутацией. Рейчел и не сомневалась, что Эрик был мертв. Она же помнила его невидящие, неморгающие глаза, когда он лежал на забрызганной кровью мостовой. Она видела совершенно четко глубокую вмятину, начинавшуюся от уха и достигавшую виска, раздробленные кости. Однако она была признательна Бену за то, что он, сам того не желая, все запутал и повел детективов еще по одному ложному следу. – Я уверена, что он был мертв, – подтвердила она. – Я в этом не сомневаюсь. Я видела его там, где произошел несчастный случай, и знаю, что ошибки в диагнозе быть не могло. Корделл и Тескане явно почувствовали облегчение. Пожав плечами, Вердад заметил: – Ну тогда мы можем отбросить это предположение. Но Рейчел понимала, что коль скоро идея ошибочного диагноза застряла в головах у полицейских, они потратят время и силы, чтобы ее как следует проверить, а это именно то, что ей нужно. Отсрочка. К этому она стремилась. Тянуть, медлить, запутывать. Ей требовалось время, чтобы подтвердить свои худшие подозрения и придумать, как защитить себя от грозящей опасности. Лейтенант Вердад провел Рейчел мимо трех закрытых тел к пустой каталке, на которой валялась смятая простыня. Там же лежала бирка из плотного картона с обрывками покрытой хлорвинилом проволоки. Бирка была тоже смята. – Боюсь, это все, что у нас осталось. Вот эта каталка и бирка, которая была привязана к ноге доктора. – Стоя всего в нескольких дюймах от Рейчел, детектив смотрел на нее жестким взглядом карих глаз, в которых, как и на его лице, нельзя было ничего прочитать. – Теперь объясните мне, зачем вору, укравшему тело, не важно из каких соображений, было тратить время на отвязывание бирки с ноги умершего? Она покачала головой: – Не имею ни малейшего представления. – Вор должен был опасаться, что его могут поймать. Спешить. И он тратил драгоценные секунды на отвязывание бирки. – Полное безумие, – заметила она дрожащим голосом. – Да, безумие, – согласился Вердад. – Но ведь и вся эта история – безумие. – Да. Рейчел посмотрела на смятую и слегка испачканную кровью простыню, представила себе, как она укрывает холодное и нагое тело ее мужа, и невольно вздрогнула. – Ну, хватит, – заявил Бен, обнимая ее за плечи, чтобы согреть и поддержать. – Пошли-ка отсюда ко всем чертям. Эверетт Корделл и Рональд Тескане проводили Рейчел и Бена до лифта в подземном гараже, всю дорогу стараясь доказать полное отсутствие вины со стороны морга и города в исчезновении тела. Их не успокаивали ее неоднократные заверения, что она не собирается подавать ни на кого в суд. Ей необходимо было о стольком подумать и побеспокоиться, что не оставалось ни сил, ни желания уверять их, что у нее нет никаких дурных намерений. Хотелось только, чтобы они от нее отстали и дали ей возможность заняться куда более срочными делами. Когда наконец закрывшаяся дверь лифта отделила их от тощего патологоанатома и толстого адвоката, Бен сказал: – Что касается меня, я бы обязательно подал на них в суд. – Исковые заявления, судебные процессы, встречи для обсуждения стратегии ведения дела, залы заседаний – тоска зеленая, – отозвалась Рейчел. Она открыла сумочку. Лифт продолжал подниматься. – А этот Вердад – крутой сукин сын, верно? – заметил Бен. – Просто выполняет свои обязанности, я так думаю. – Рейчел достала из сумочки пистолет тридцать второго калибра. Бен, занятый наблюдением за мелькающими цифрами на табло над дверью, не сразу заметил пистолет. – Он мог бы выполнять эти свои обязанности с несколько большим сочувствием и не изображать из себя робота. Они уже поднялись на полтора этажа, и скоро на табло должна была зажечься цифра 2. «Мерседес» Рейчел стоял этажом выше. Бен хотел поехать на своей машине, но Рейчел настояла на «Мерседесе». Пока она сидела за рулем, ее руки были заняты, а внимание частично сосредоточено на дороге, так что она не могла полностью отдаться размышлениям о той жуткой ситуации, в которой оказалась. Если ей нечем будет заняться, кроме как раздумывать о последних событиях, она рискует потерять то хрупкое самообладание, которое пока удавалось сохранить. Ей надо чем-то себя все время занимать, чтобы не поддаться страху и не впасть в панику. Они достигли второго яруса и продолжали подниматься. – Бенни, – попросила она, – отойди от двери. – Что? – Он отвел взгляд от табло и с удивлением моргнул, заметив пистолет. – Эй, где ты, черт возьми, его взяла? – Принесла из дома. – Зачем? – Пожалуйста, отойди. Побыстрее, Бенни, – попросила она дрожащим голосом, направляя пистолет на дверь. Все еще недоуменно моргая, он отступил от двери. – Что происходит? Ты же не собираешься ни в кого стрелять? Сердце ее билось так громко, что заглушало звук его голоса. Создавалось впечатление, что он доносится откуда-то издалека. Лифт достиг третьего яруса. Раздался щелчок, и на табло засветилась цифра 3. Лифт с легким толчком остановился. – Рейчел, ответь мне. Что происходит? Она промолчала. Она купила пистолет после того, как ушла от мужа. Женщине нужно оружие… особенно если она оставила такого человека, как Эрик. Когда двери начали расходиться в стороны, Рейчел постаралась припомнить, что говорил ей инструктор: не дергайте курок, иначе дуло отойдет в сторону и вы промахнетесь. Но никто не ждал их, во всяком случае у лифта. Серые бетонные пол, стены, столбы и потолок были точно такими же, как и в подвале, из которого они только что поднялись. И тишина была такой же: замогильной и отчасти угрожающей. Воздух – менее сырой, чем тремя ярусами ниже, и значительно теплее, но абсолютно такой же неподвижный. Несколько потолочных светильников были разбиты, так что здесь поселилось еще больше теней, чем в подвале, они казались гуще и чрезвычайно подходили для того, чтобы полностью скрыть нападающего, хотя, возможно, то была просто игра ее воображения. Выходя за ней из лифта, Бен спросил: – Рейчел, кого ты боишься? – Потом. А пока давай убираться отсюда ко всем чертям. – Но… – Потом. Эхо их шагов гулко раздавалось среди всего этого бетона, и ей казалось, что она идет не по обычному гаражу в Санта-Ане, а по залам чужого храма под бдительным взором невообразимо странного божества. В этот поздний час ее красный «Мерседес» был одной из трех машин в гараже. Он одиноко стоял в сотне футов от лифта. Рейчел направилась прямо к нему и устало обошла вокруг. Никто не прятался за машиной. Сквозь окна было видно, что и внутри никого нет. Она открыла дверцу и быстро села. Как только Бен последовал ее примеру и захлопнул дверцу, включила зажигание, завела мотор, переставила рычаг переключения передач, отпустила ручной тормоз и быстро, даже слишком быстро, двинулась к выходу. Одновременно она одной рукой поставила пистолет на предохранитель и сунула его в сумочку. Когда они выехали на улицу, Бен повернулся к ней: – Ладно, а теперь рассказывай, что все эти страсти-мордасти означают. Она поколебалась, сожалея, что втянула его в эту историю. Ей следовало идти в морг одной. Но она позволила себе быть слабой, опереться на него, и вот теперь, если не перестанет надеяться на его помощь, если втянет его еще глубже, то, вне всякого сомнения, поставит его жизнь под угрозу. А она не имеет права подвергать его опасности. – Рейчел? Она остановилась на красный свет на пересечении Мейн-стрит и Четвертой улицы. Теплый летний ветер притащил на середину перекрестка кучку мусора и, покрутив ее немного, унес прочь. – Рейчел? – настаивал Бен. В нескольких футах от них, на углу, стоял бродяга в потрепанной одежде. Он был грязен, небрит и пьян. Страшный шишковатый нос изъеден мелахомой. В левой руке он держал бумажный пакет, из которого выглядывала бутылка с вином, а в правой сжимал, как какую-то драгоценность, сломанный будильник, без стекла и минутной стрелки. Он наклонился и посмотрел на Рейчел выпученными, воспаленными глазами. Не обращая на бродягу внимания, Бен продолжал: – Не отгораживайся от меня, Рейчел. В чем дело? Скажи мне. Я могу помочь. – Не хочу тебя втягивать в эту историю. – Я уже втянут. – Нет. На данный момент ты ничего не знаешь. И я думаю, это к лучшему. – Ты обещала… Свет светофора сменился, и она так резко нажала на педаль газа, что Бена бросило на привязной ремень и он не закончил фразу. За их спинами пьяница с будильником прокричал: – Я – Отец Время! – Послушай, Бенни, – сказала Рейчел, – я довезу тебя до моего дома, и там ты пересядешь в свою машину. – Черта с два! – Позволь мне разобраться с этим самой. – С чем этим? Что происходит? – Бенни, не надо меня допрашивать. Не делай этого. Мне надо о многом подумать, многое сделать. – Создается впечатление, что ты сегодня еще куда-то собралась. – Тебя это не касается. – Куда ты поедешь? – Мне нужно… кое-что проверить. Не обращай внимания. Бен явно разозлился. – Собираешься кого-нибудь пристрелить? – саркастически спросил он. – Конечно, нет. – Тогда зачем тебе пистолет? Она промолчала. – У тебя есть разрешение на ношение оружия? – Есть, но только для использования дома. Он оглянулся посмотреть, нет ли кого-нибудь близко, затем наклонился к ней, схватил рулевое колесо и резко повернул его вправо. Со скрежетом шин машина крутанулась, Рейчел резко нажала на тормоз, и они проехали юзом шесть или восемь ярдов[4 - 1 ярд равен 0,9144 м.]. Она попыталась выровнять машину, однако Бен снова схватился за руль. Она закричала, требуя прекратить, и он выпустил руль, который провернулся в ее руках, но Рейчел уже справилась с управлением, свернула к обочине и остановилась. – Ты что, с ума сошел? – спросила она, посмотрев на него. – Просто злюсь. – Забудь, – попросила Рейчел, глядя в окно. – Я хочу тебе помочь. – Ты не можешь. – Испытай меня. Куда ты собралась? Она вздохнула. – В дом Эрика. – В его дом? В Вилла-Парке? Зачем? – Я не могу тебе сказать. – А потом куда? – В Генеплан. В его офис. – Зачем? – И этого я не могу тебе сказать. – Почему? – Бенни, это опасно. Дело может дойти до насилия. – Так что же я, твою мать, фарфоровый, что ли? Или хрустальный? Женщина, ты что думаешь, я разлечусь на тысячи кусков, если меня, черт дери, пальцем тронут? Она посмотрела на него. Янтарный свет фонаря освещал только ее, оставляя его в тени, но все равно было видно, как сверкают его глаза. – Господи, Бенни, – заметила она, – да ты в ярости. Я никогда раньше не слышала, чтобы ты так выражался. – Рейчел, – спросил он, – между нами есть что-то или нет? Я думал, между нами что-то есть. Особенное, так я полагал. – Да. – Ты действительно так считаешь? – Ты же знаешь, что да. – Тогда тебе не удастся выпереть меня из этой истории. Не сможешь запретить мне помочь, если ты нуждаешься в помощи. Если у нас есть будущее. Рейчел смотрела на него, испытывая огромную нежность. Ей больше всего на свете хотелось рассказать ему все, сделать его своим союзником. Но было бы скверно с ее стороны втягивать его в это дело. Сейчас он раздумывает, что могло с ней случиться, перебирает в голове всякие возможности, но, что бы он ни вообразил, все это пустяки в сравнении с тем, что есть на самом деле. Если бы он знал правду, может, он не так бы рвался ей помочь, но она не смела ему рассказать. – Ты же знаешь, – заговорил он, – я довольно старомодный парень. Во всяком случае, по общепринятым стандартам. Довольно уравновешенный. Черт, да половина ребят, которые сейчас занимаются продажей недвижимости в Калифорнии, в такие жаркие дни, как сегодня, носят белые штаны и блейзеры пастельных тонов, но я чувствую себя комфортабельно только в тройке. Я, возможно, последний в нашем деле, кто еще помнит про этот чертов жилет. Так что если такой, как я, видит женщину, которая ему нравится, в беде, он должен помочь, это единственное, что он должен сделать, так всегда считалось правильным, а если она отказывается от его помощи, то это вроде пощечины, неприятие того, что он собой представляет, и, как бы он к ней хорошо ни относился, ему ничего не остается, как уйти, вот и все. – Мне раньше никогда не приходилось слышать, чтобы ты выступал с речами, – сказала она. – А раньше нужды не было. Одновременно тронутая и раздосадованная его ультиматумом, Рейчел закрыла глаза и откинулась на сиденье, не зная, на что решиться. Она все еще крепко сжимала рулевое колесо, боясь, что, если отпустит его, Бен немедленно заметит, как сильно дрожат у нее руки. – Чего ты боишься, Рейчел? – снова спросил он. Она не ответила. – Ты знаешь, что случилось с телом, так? – Возможно. – И ты их боишься. Кто они, Рейчел? Ради Бога, кто может сделать подобное и зачем? Она открыла глаза, включила скорость и двинулась дальше. – Хорошо, ты можешь со мной поехать. – В дом Эрика? К нему в офис? Что мы там будем искать? – Вот об этом я еще не готова тебе рассказать. Он немного помолчал. – Ладно. Договорились. Будем двигаться шаг за шагом. Переживу. Она поехала на север по Мейн-стрит, потом свернула на Кателла-авеню и затем к востоку от Кателла в направлении богатого района Вилла-Парк, где среди холмов располагалось имение ее покойного мужа. Дома, мимо которых они проезжали, многие ценой более миллиона долларов, были едва видны в наступающих сумерках из-за густой зелени. Дом Эрика, спрятавшийся за огромными индийскими лаврами, казался еще темнее, чем другие. Даже в этот июньский вечер от него несло холодом, а многочисленные окна казались листами обсидиана, не пропускающими свет ни в ту, ни в другую сторону. Глава 6 Багажник Длинная дорожка, выложенная ржаво-красной мексиканской плиткой, огибала огромный дом Эрика, выстроенный в стиле испанского модерна, и скрывалась за ним там, где располагались гаражи. Рейчел припарковала машину у фасада здания. Хотя Бен Шэдвей любил настоящий испанский стиль с множеством арок и ниш, он не был поклонником испанского модерна. Возможно, некоторым и казались стильными и чистыми четкие линии, гладкие поверхности, большие зеркальные окна и полное отсутствие украшений, но он считал такую архитектуру скучной, безликой и похожей на дешевые коробки, которых столько понастроили на юге Калифорнии. Тем не менее, когда Бен вылез из машины и последовал за Рейчел по темной дорожке, покрытой мексиканской плиткой, потом через неосвещенную веранду, заставленную огромными глиняными сосудами с сочной желтой и белой азалией, готовой вот-вот распуститься, к парадной двери дома, он должен был признаться, что дом произвел на него впечатление. Он был гигантским, никак не меньше десяти тысяч квадратных футов жилой площади, и располагался на просторном, тщательно ухоженном участке. Оттуда открывался вид на большую часть округа Ориндж, расположенного к западу, – море огней, простирающееся на пятнадцать миль до самого океана. В ясный день отсюда, наверное, можно увидеть Каталину. Несмотря на отсутствие архитектурных излишеств, все вокруг говорило о богатстве. На слух Бена, даже сверчки, поющие в кустах, звучали здесь по-другому, не так пронзительно, более мелодично, как будто их микроскопические мозги были в состоянии осознать свое окружение и отнестись к нему с уважением. Бен знал, что Эрик Либен очень богат, но до сих пор не осознавал этого по-настоящему. Неожиданно он понял, что такое стоить более десяти миллионов долларов. Богатство Либена давило на Бена, как тяжелый груз. Пока ему не исполнилось девятнадцать, Бен Шэдвей не придавал большого значения деньгам. Его родители были не настолько богаты, чтобы заниматься капиталовложениями, но и не настолько бедны, чтобы беспокоиться о том, как в следующем месяце уплатить по счетам. Они не были амбициозными людьми, так что богатство как таковое никогда не обсуждалось в доме Шэдвеев. Однако к тому времени, как Бен отслужил два года в армии, деньги стали его единственной страстью: зарабатывать их, вкладывать, накапливать все больше и больше. Он любил деньги не ради денег. Ему даже было безразлично, какие роскошные вещи можно на них приобрести: импортные спортивные машины, прогулочные яхты, часы «Ролекс», костюмы за две тысячи долларов… Его это не привлекало. Он был доволен своим тщательно восстановленным «Тандербердом» 1956 года куда больше, чем Рейчел новым «Мерседесом», а костюмы он выбирал в отделе готового платья в магазине Гарриса и Франка. Некоторые люди любили деньги за ту власть, которую они им давали, но Бен был не больше заинтересован во власти, чем в изучении суахили. Деньги для него были вроде машины времени, которая позволит ему когда-нибудь совершать много путешествий в прошлое – в двадцатые, тридцатые и сороковые, которые его глубоко интересовали. Пока же он работал допоздна и без выходных. В ближайшие пять лет он надеялся превратить свою контору по продаже недвижимости в лучшую в округе Ориндж, затем все продать и на вырученное прожить большую часть оставшейся жизни, если не всю, вполне комфортабельно. Вот тогда он сможет вплотную заняться музыкой в стиле свинг, старыми фильмами, хорошо сработанными старыми детективами, которые он обожал, и коллекционированием миниатюрных поездов. Несмотря на то что почти треть того времени, которое так привлекало Бена, пришлось на период Великой депрессии, оно все равно казалось ему лучше, чем настоящее. В двадцатые, тридцатые и сороковые никто не слышал о террористах, ядерной угрозе и конце света, сколь-либо значительной уличной преступности, раздражающем ограничении скорости в пятьдесят миль в час, синтетике и искусственном пиве. К концу сороковых телевидение – этот ящик для идиотов, проклятие двадцатого века – еще не завоевало такой популярности. Сегодняшняя жизнь представлялась ему омутом, где смешались доступный секс, порнография, бездарная литература и бездумная, грубая музыка. По сравнению со всем этим вторая, третья и четвертая декады нашего века были такими чистыми и невинными, и ностальгия Бена неизменно переходила в меланхолическое сожаление, что он родился так поздно. Теперь же, когда только сверчки своим уважительным чириканьем нарушали мирную тишину поместья Эрика, а теплый ветер доносил запах жасмина, Бен почти поверил, что каким-то чудом перенесся в более спокойный и менее взбалмошный век. Впечатление портила только архитектура. И пистолет Рейчел. Он тоже здорово портил впечатление. Бен считал ее необыкновенно легкой женщиной, всегда готовой рассмеяться, редко раздражающейся и слишком уверенной в себе, чтобы ее можно было легко напугать. Только реальная и очень серьезная угроза могла заставить ее вооружиться. Прежде чем вылезти из машины, она достала пистолет из сумки и сняла его с предохранителя. Предупредила Бена, чтобы он был внимателен и осторожен, хотя и отказалась объяснить, к чему он должен проявить внимание и чего остерегаться. Страх ее был очевиден, но она не захотела поделиться с ним и облегчить себе душу. Она все еще продолжала ревниво охранять свою тайну. Он попытался сдержать раздражение, и не потому, что обладал ангельским терпением. Просто у него не было другого выбора, как позволить ей делать свои признания в том темпе, в каком она найдет нужным. У дверей Рейчел замешкалась с ключами, пытаясь открыть дверь в темноте. Уходя отсюда год назад, она оставила эти ключи у себя, чтобы иметь возможность позже вернуться и забрать свои вещи. Но это оказалось ненужным, потому что Эрик все упаковал и отослал ей с запиской, которую она нашла раздражающе наглой и где он выражал уверенность, что она вскоре поймет, какую глупость совершила, и будет искать примирения. Холодный, жесткий скрежет металлических ключей о замок почему-то напомнил Бену клацанье смертоносных мечей. Он заметил коробку охранной сигнализации с индикаторными глазками у двери, но система, по-видимому, не была включена, потому что ни один огонек на панели не горел. Рейчел все продолжала возиться с замком. Бен предположил: – Может быть, замки после твоего ухода сменили? – Сомневаюсь. Он был так уверен, что я вернусь рано или поздно. Эрик вообще был очень уверенным в себе человеком. Наконец Рейчел попала ключом в скважину. Замок открылся. Она распахнула дверь, заметно нервничая, протянула руку, зажгла свет в вестибюле и вошла в дом, держа пистолет наготове. Бен последовал за ней, чувствуя, что они поменялись ролями, что пистолет должен был бы держать он, и оттого ощущая себя несколько глупо. В доме стояла полная тишина. – Думаю, мы тут одни, – сказала Рейчел. – А кого ты ожидала встретить? – спросил Бен. Она промолчала. Несмотря на то что сама же предположила, что они тут одни, пистолет она не опустила. Они медленно переходили из комнаты в комнату, всюду включая свет, и интерьер этих комнат усиливал впечатление от дома. Большие, с высокими потолками, белыми стенами и огромными окнами, много воздуха, полы покрыты мексиканской плиткой, в некоторых комнатах камины из камня или из керамической плитки, дубовые шкафы отличной работы. Гостиная и примыкающая к ней библиотека без усилий вместили бы человек двести пятьдесят гостей, собравшихся на вечеринку. Мебель – голый модерн и строго функциональна, как и сама архитектура дома. Диваны и кресла обтянуты белой тканью без какого-либо рисунка. Кофейные и журнальные столики и столы, разбросанные то тут, то там, – тоже простые, отделанные блестящей эмалью, белой или черной. Предназначением этого строгого интерьера было создавать ненавязчивый фон для весьма эклектичной коллекции картин, антиквариата и современных произведений искусства. Каждый из этих предметов, представляющих порой большую ценность, искусно подсвечивался либо сбоку, либо с помощью закрепленных на потолке маленьких прожекторов. Над камином висело керамическое панно Уильяма де Моргана, выполненное, как сказала Рейчел, для царя Николая I. Неподалеку Бен увидел также сверкающее полотно Джексона Поллока и римский мраморный бюст первого века до нашей эры. Древнее было перемешано с современным, образуя непривычные, но впечатляющие сочетания. Вот панно Кирмана, относящееся к XIX веку и изображающее жизнь персидских шахов, рядом – смелая картина Марка Ротко, на которой нет ничего, кроме ярких цветных полос, и тут же – пара подставок из хрусталя, на которых установлены изысканные вазы династии Мин. Все поражало воображение и тревожило – больше похоже на музей, чем на дом, где живут люди. Хоть он и знал, что Рейчел была замужем за богатым человеком и стала очень богатой вдовой в это утро, Бен совсем не задумывался, как может повлиять ее богатство на их отношения. Теперь же ее новый статус смущал его и мешал, словно кость в горле. Богата. Рейчел была дьявольски богата. Впервые это обстоятельство стало иметь для него значение. Он сознавал, что ему надо присесть и как следует обдумать, а после поговорить с ней о значении такого количества денег и о том, к каким, возможно, совершенно неожиданным изменениям в их отношениях все это может привести. Однако было не место и не время обсуждать подобный вопрос, и он решил выбросить его на время из головы. Что было непросто. Состояние в несколько десятков миллионов, как сильный магнит, неизбежно притягивало воображение, вне зависимости от того, какие важные дела требовали сейчас внимания. – И ты жила здесь шесть лет? – недоверчиво спросил он, идя за ней через стерильные прохладные комнаты мимо аккуратно разложенных и развешанных экспонатов. – Да, – ответила она, несколько расслабляясь по мере того, как они проходили по дому, не встречая никакой опасности. – Шесть долгих лет. Они все шли через белые сводчатые покои, и с каждым шагом этот странный дом все больше напоминал собой громадный кусок льда, в который в результате какой-то катастрофы оказались вкраплены десятки великих произведений искусства. – Все это выглядит как-то… отталкивающе, – заметил Бен. – Эрику не нужен был настоящий дом. Я хочу сказать, уютный, такой, в котором можно жить. Он вообще не обращал внимания на то, что его окружает сейчас. Он жил в будущем. От этого дома только и требовалось, что служить памятником его успеху, поэтому он такой, каким ты его видишь. – Я надеялся узреть здесь что-то от тебя, хоть где-нибудь, но так ничего и не заметил. – Эрик не позволял вносить изменения в интерьер. – И ты с этим мирилась? – Да, я мирилась. – Не могу себе представить, что ты была счастлива в этом леденящем душу месте. – Ну, все было не так уж скверно. Правда. Здесь действительно есть великолепные вещи. Некоторые из них можно изучать часами… размышлять о них… и получать большое удовольствие, пожалуй, даже высокое наслаждение. Его всегда поражала способность Рейчел находить что-то позитивное даже в самых трудных обстоятельствах. Она умела извлечь всю возможную радость и удовольствие из ситуации и постараться не обращать внимания на неприятные аспекты. Ее характер, настоящий характер человека сегодняшнего дня, ориентированный на светлые стороны, был надежной защитой от превратностей жизни. В бильярдной, расположенной в глубине дома на первом этаже, окнами выходящей на бассейн, внимание сразу же привлекал резной стол конца XIX века с гнутыми ножками и бортами из настоящего тика, украшенными полудрагоценными камнями. – Эрик никогда не играл, – сказала Рейчел. – Кия никогда в руках не держал. Главное для него было, что этот стол – единственный в своем роде и стоит тридцать тысяч долларов. Верхний свет не нужен для игры, он просто показывает стол в выгодном ракурсе. – Чем больше я смотрю, тем лучше я его понимаю, – заметил Бен, – но тем меньше понимаю тебя: как ты вообще могла выйти за него замуж. – Я была молода, не уверена в себе, возможно, искала в нем отца, которого мне не хватало всю жизнь. Эрик отличался огромной самоуверенностью. Я видела в нем властного человека, способного создать нишу, этакую пещеру, которая бы обеспечила мне стабильность и надежность. Тогда мне казалось, что мне больше ничего не нужно. Ее слова можно было рассматривать как признание, что детство у нее было по меньшей мере нелегким, и это подтверждало подозрение, возникшее у Бена несколько месяцев назад. Рейчел редко рассказывала о своих родителях и школьных годах – должно быть, у нее остались такие горькие воспоминания, что они заставляли ее ненавидеть прошлое, не доверять сомнительному будущему и выработать защитную способность фокусировать свое внимание на всех больших и маленьких радостях, которые дарило ей настоящее. Он хотел было задать еще несколько вопросов, но не успел произнести ни слова, как атмосфера неожиданно изменилась. Чувство надвигающейся опасности, которое охватило их при входе в дом, постепенно исчезало, по мере того как они проходили одну пустынную комнату за другой и убеждались, что в доме нет никого постороннего. Рейчел перестала держать пистолет перед собой и опустила его дулом вниз. Но теперь это чувство опасности снова сгустилось. На подлокотнике дивана, на его снежно-белой обивке ярко выделялись темно-красные, похожие на кровь пятна – три четких отпечатка пальцев и части ладони. Рейчел наклонилась над диваном, чтобы рассмотреть пятна получше, и Бен заметил, что она вздрогнула. Потом сказала дрожащим шепотом: – Был здесь, черт побери. Этого я и боялась. О Господи! Что-то тут случилось. – Она дотронулась пальцем до отвратительного пятна и тут же отвела руку. Ее передернуло. – Влажное. Бог ты мой, оно влажное! – Кто был здесь? Что случилось? – спросил Бен. Рейчел уставилась на кончик своего пальца, того самого, которым дотронулась до пятна, и ее лицо исказилось. Она медленно подняла глаза и посмотрела на Бена, склонившегося над диваном вместе с ней; на мгновение он заметил дикий ужас в ее глазах и подумал, что она готова рассказать ему все и попросить о помощи. Но еще через секунду увидел, что она взяла себя в руки, и на ее очаровательном лице снова появилось решительное выражение. – Пошли, – предложила она. – Давай проверим остальные помещения. И ради Христа, будь осторожен. Она возобновила поиски. Он последовал за ней. И снова она держала пистолет наготове. В огромной кухне, оборудованной не хуже, чем в первоклассном ресторане, они наткнулись на разбросанное по полу битое стекло. Одно окно в стеклянной двери, выходящей на террасу, было выбито. – Зачем ставить сигнализацию, если ею не пользуешься, – заметил Бен. – С чего бы это Эрик ушел и оставил дом в таком состоянии, без охраны? Рейчел промолчала. – А разве у такого обеспеченного человека, как Эрик, нет слуг, которые бы жили в доме постоянно? – спросил Бен. – Есть. Милая чета, у них квартира над гаражом. – А где они? Разве они не могли услышать, как сюда ломились? – У них в понедельник и вторник выходные, – ответила она. – Они часто ездят в Санта-Барбару навестить семью своей дочери. – Кража со взломом. – Бен слегка подтолкнул осколки на полу. – Ладно, теперь самое время позвонить в полицию. – Давай заглянем наверх, – проговорила она. В ее голосе он услышал что-то такое, что заставило его вспомнить о кровавых пятнах на белоснежном диване. Это был страх. И еще хуже: в нем появились ледяная суровость и мрачность, и Бен стал бояться, что она уже никогда больше не засмеется. Мысль о несмеющейся Рейчел была невыносимой. Они осторожно поднялись по лестнице в верхний холл и принялись проверять подряд все комнаты на втором этаже с осторожностью людей, разматывающих веревочный клубок, точно зная, что внутри притаилась ядовитая змея. Сначала ничего необычного они не обнаружили, все вроде было на своих местах, пока не вошли в главную спальню, где царил полный хаос. Содержимое всех шкафов – рубашки, брюки, свитера, ботинки, галстуки и остальное – разорванное, громоздилось кучей на полу. Простыни, белое покрывало и подушки, из которых высыпалось перо, были сброшены с кровати. Матрас разодран и наполовину сдвинут в сторону. Две керамические лампы разбиты вдребезги, а сорванные с них абажуры, судя по всему, топтали ногами. Огромной ценности картины, сорванные со стен, превратились в лохмотья, не подлежащие восстановлению. Из двух изящных стульев в стиле Клисмос один был перевернут, а вторым, по-видимому, колотили по стене, пока он не превратился в груду щепок среди отбитых кусков штукатурки. Бен почувствовал, как руки покрылись мурашками, а по спине пробежал холодок. Сначала он было подумал, что весь этот кавардак устроил кто-то, методично разыскивающий ценности, но, приглядевшись, понял, что это не так. Виновник всей этой разрухи, вне сомнения, действовал в слепой ярости, дико метался по спальне либо в злобном экстазе, либо в припадке безумия или ненависти. Взломщик явно обладал большой силой при полном отсутствии здравого смысла. Кто-то странный. Кто-то безмерно опасный. Рейчел отправилась проверить ванную комнату, – должно быть, осмелела от страха. Но и там никого не было. Она вернулась в спальню бледная и дрожащая и осмотрела разрушения. – Взлом, проникновение в дом, а теперь еще и вандализм, – подвел итоги Бен. – Мне позвонить в полицию или ты сделаешь это сама? Она не ответила, а направилась в последнее из неосмотренных помещений – большую кладовку. Вернулась через секунду и сказала, нахмурившись: – Стенной сейф открыт, и все исчезло. – Ну вот, еще и воровство. Надо позвонить в полицию, Рейчел. – Нет, – отозвалась она. Безнадежность, которая почти зримо окутала ее серым холодным облаком, проникла и в ее взгляд и закрыла тусклой пленкой обычно сияющие зеленые глаза. Бен был напуган этим тусклым безнадежным взглядом больше, чем ее страхом. Рейчел, его Рейчел, никогда не предавалась отчаянию, и ему было невыносимо видеть, как она сдалась на милость этому чувству. – Никакой полиции, – заявила она. – Почему? – спросил Бен. – Если ты привлечешь к этому делу полицию, меня убьют наверняка. Он недоуменно моргнул. – Что? Убьют? Кто? Полицейские? Что, черт побери, ты имеешь в виду? – Нет, не полицейские. – Тогда кто? И почему? Нервно обкусывая ноготь на большом пальце левой руки, она сказала: – Не надо было привозить тебя сюда. – Теперь тебе от меня не избавиться. Так что, может, самое время рассказать мне побольше? Не обращая внимания на его слова, она сказала: – Давай посмотрим в гараже, все ли машины на месте. – И быстро выбежала из комнаты. Ему ничего не оставалось, как поспешить за ней, невнятно протестуя. Белый «Роллс-Ройс», «Ягуар» того же зеленого цвета, что и глаза Рейчел. Два пустых места. За ними – запыленный, подержанный «Форд» десятилетней давности со сломанной антенной. – Здесь еще должен быть черный «Мерседес-560». – Голос Рейчел гулко раздавался в гараже. – Эрик ездил в нем на встречу с адвокатами сегодня утром. После несчастного случая… когда Эрик умер, Герб Тюлеман, его адвокат, обещал, что поручит кому-нибудь отогнать машину сюда и поставить в гараж. Он всегда выполняет свои обещания. Я уверена, машину вернули сюда. И теперь ее нет. – Украли, – бросил Бен. – Как долго надо продолжать список совершенных преступлений, чтобы ты согласилась позвонить в полицию? Рейчел прошла в конец гаража, где стоял разбитый «Форд», ярко освещенный лампами дневного света. – А эта вообще неизвестно как сюда попала. У Эрика нет такой машины. – Наверное, жулик на ней приехал, – предположил Бен. – Решил обменять ее на «Мерседес». Держа пистолет перед собой, с явной неохотой она открыла заскрипевшую дверцу «Форда» и заглянула внутрь. – Ничего. – А чего ты ожидала? – спросил Бен. Она открыла заднюю дверь и осмотрела сиденье. Опять ничего. – Рейчел, ты ведешь себя как молчаливый сфинкс, и это чертовски раздражает. Она вернулась к дверце водителя, которую открывала раньше. Снова открыла ее, заглянула за руль, увидела ключи в замке зажигания и взяла их. Лицо Рейчел было не просто обеспокоенным. Мрачное выражение делало его каменным, и казалось, что ему суждено остаться таким до конца ее дней. Бен прошел за ней к багажнику «Форда». – А теперь ты что ищешь? Возясь с ключами у багажника, она заметила: – Преступник не оставил бы его здесь, если бы машина могла привести к нему. Не оставил бы такой серьезной улики. Ни за что. Так, может, он приехал сюда в украденной машине, по которой нельзя на него выйти? – Возможно, ты и права, – согласился Бен. – Но в багажнике ты никаких документов на машину не найдешь. Давай посмотрим в бардачке. Рейчел вставила ключ в замок багажника: – Я и не ищу документы. – Что же ты ищешь? Поворачивая ключ, она ответила: – Я и сама не знаю. Только если… Замок щелкнул. Крышка багажника слегка приподнялась. Она открыла его полностью. На дне багажника темнела небольшая лужица крови. Рейчел издала слабый жалобный звук. Бен пригляделся и заметил в углу лежащую боком женскую голубую туфлю на высоком каблуке. В другом углу лежали женские очки, дужка которых была сломана, одно стекло отсутствовало, а другое разбито. – Милостивый Боже, – простонала Рейчел, – он не только украл машину, он убил женщину, которая ее вела. Убил и засунул в багажник, пока не представился случай избавиться от тела. И теперь что же будет? Чем это кончится? Кто остановит его? Хоть Бен и был глубоко потрясен тем, что они обнаружили, он все же понял, что, когда Рейчел сказала «его», она имела в виду отнюдь не неизвестного взломщика, а кого-то другого. У ее страха был более точный адрес. Глава 7 Грязные игры Две похожие на снежинки ночные бабочки кружились под потолком возле ламп дневного света и бились о холодное стекло в самоубийственной попытке добраться до огня. Их гигантские тени метались по стенам, по капоту «Форда» и руке, которой Рейчел закрывала лицо. Из открытого багажника «Форда» доносился явственный запах крови. Бен слегка отступил, чтобы не ощущать этого неприятного запаха. – Откуда ты знала? – спросил он. – Что знала? – переспросила Рейчел, не отнимая руки от лица. Она стояла, наклонив голову, и он мог видеть только копну медно-рыжих волос. – Ты знала, что мы можем найти в багажнике. Откуда? – Да нет. Я не знала. Я просто немного боялась, что мы можем найти… что-то. Что-то другое. Не это. – А чего ты ожидала? – Наверное, чего-то худшего. – Например? – Не спрашивай. – Я уже спросил. Мягкие тельца бабочек бились о наполненные огнем стеклянные трубки. Тук-тук-тук. Рейчел опустила руку, тряхнула головой и направилась прочь от потрепанного «Форда». – Пошли отсюда. Он удержал ее. – Нам обязательно нужно вызвать полицию. И ты должна сообщить им все, что знаешь о происходящем. А для начала тебе следует рассказать все мне. – Никакой полиции. – Рейчел либо не желала, либо была не в состоянии посмотреть на него. – Я до сих пор шел у тебя на поводу. Хватит. – Никакой полиции, – настаивала она. – Но ведь кого-то убили! – Тела же нет. – Господи, крови тебе мало? Она повернулась и наконец посмотрела ему прямо в глаза. – Бенни, пожалуйста, умоляю тебя, не спорь со мной. Нет у нас времени спорить. Если бы мы нашли тело этой несчастной женщины в багажнике, мы могли бы позвонить в полицию, потому что тогда у них было бы что-то реальное, за что можно зацепиться, и они работали бы быстрее. Но без тела они просто начнут задавать кучу вопросов, а тем ответам, которые я могу им дать, не поверят. И мы потеряем массу времени. А мы не можем себе этого позволить, потому что очень скоро меня начнут разыскивать… очень опасные люди. – Кто? – Если только меня уже не ищут. Вряд ли они знают, что тело Эрика исчезло, но стоит им узнать, они тут же приедут сюда. Нам надо уходить. – Кто? – снова спросил он раздраженно. – Кто они? Что они ищут? Что им нужно? Ради Бога, Рейчел, расскажи мне. Она покачала головой. – Мы договаривались, что ты можешь поехать со мной, но я не обещала отвечать на твои вопросы. – Я тоже ничего не обещал. – Бенни, черт возьми, моя жизнь под угрозой. Она сказала это вполне серьезно, она действительно отчаянно боялась за свою жизнь, и этого было достаточно, чтобы сломить Бена и заставить его согласиться с ней. – Но полиция могла бы защитить тебя, – жалобно проговорил он. – Только не от тех людей, которые могут за мной охотиться. – Ты так говоришь, будто за тобой демоны гоняются. – По меньшей мере. Она быстро обняла его и легко поцеловала в губы. Было приятно чувствовать ее в своих объятиях. Будущее без нее пугало его. – Ты просто прелесть, – промолвила она. – Раз хочешь помочь мне. Но сейчас поезжай домой. Уходи. Позволь мне разобраться самой. – И думать забудь. – Тогда не вмешивайся. А сейчас пошли. Оторвавшись от него, Рейчел направилась через гараж в сторону двери, ведущей в дом. Бабочка отлетела от лампы и принялась кружиться перед ее лицом, как будто Рейчел в данный момент казалась ей светлее, чем лампа дневного света. Она отогнала ее. Бен захлопнул крышку багажника «Форда», оставив свежую кровь свертываться, а отвратительный запах сгущаться внутри тесного пространства. Потом он последовал за Рейчел. В дальнем конце гаража, около двери, ведущей в прачечную, она остановилась и уставилась на что-то, валяющееся на полу. Подойдя ближе, Бен увидел в углу кучку брошенной одежды, которую они не заметили, когда входили в гараж. Он разглядел пару белых туфель на резиновой подошве и с широкими белыми шнурками. Просторные зеленые хлопчатобумажные штаны на резинке. И свободную рубашку с короткими рукавами под стать штанам. Подняв взгляд от одежды, он увидел, что теперь лицо Рейчел было не просто бледным. Казалось, оно превратилось в пепел. Серое. Увядшее. Бен снова взглянул на брошенные тряпки и понял, что перед ним одежда, которую надевают хирурги, направляясь в операционную, и которую они называют медицинской формой. Когда-то такая форма была белой, но в последнее время хирурги предпочитают светло-зеленый цвет. И носят ее не только хирурги. Пользуются ею и многие другие работники больниц. Более того, совсем недавно он видел, что помощники патологоанатома и санитары в морге тоже были одеты в такую форму. Рейчел со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы, встряхнулась и вошла в дом. Бен поколебался, внимательно глядя на брошенные тряпки. Казалось, его заворожили мягкий зеленый оттенок и случайные складки материала. Голова шла кругом. Сердце бешено стучало. Почти не дыша, он соображал, что бы все это могло означать. Когда он наконец вышел из оцепенения и поспешил за Рейчел, то почувствовал, что по лицу его катится пот. К зданию в Ньюпорт-Бич, где помещался Генеплан, Рейчел ехала чересчур быстро. Она умело управляла машиной, но Бен был рад, что пристегнулся. Он ездил с ней и раньше и знал, что вождение машины было для нее одним из самых больших удовольствий: ее возбуждала скорость, нравилась послушность «Мерседеса». Но сегодня она слишком спешила, чтобы получать удовольствие от езды, и хотя нельзя было сказать, что лихачила, но брала некоторые повороты на такой скорости и меняла ряды так резко, что говорить об осторожности не приходилось. – У тебя что, такие неприятности, что нельзя обращаться в полицию? – спросил он. – Так? – Ты хочешь спросить, не боюсь ли я, что полицейские могут что-то найти против меня? – Да. – Нет, – ответила она без колебаний. По ее тону чувствовалось, что она говорит правду. – Потому что, если ты каким-то образом связалась с дурными людьми, то никогда не поздно пойти на попятный. – Да нет, ничего такого. – Прекрасно. Рад слышать. Слабого света от панели приборов хватало только на то, чтобы мягко осветить лицо Рейчел, но недостаточно, чтобы разглядеть на нем напряжение и нездоровую серость. Она выглядела такой, какой Бен всегда представлял ее, когда они не были вместе, – сногсшибательной. Если бы не обстоятельства и не цель их поездки, момент мог бы казаться выхваченным из идеального сна или одного из его любимых старых фильмов. Ведь что может быть более захватывающим или утонченно эротичным, чем мчаться вместе с потрясающей женщиной в мощной спортивной машине сквозь ночь к какой-то романтической цели, где они смогут сменить кожу удобных сидений на прохладные простыни, будучи подготовлены возбуждающе быстрой ездой к необыкновенно страстной любви. – Я ничего плохого не сделала, Бенни, – заверила она. – Я так и не думал. – Ты спрашивал… – Я должен был спросить. – Я тебе напоминаю преступницу? – Ты мне напоминаешь ангела. – Мне не тюрьма грозит. Худшее, что может случиться, – я могу стать жертвой. – Я скорее умру, чем это допущу. – Ты ужасно милый, правда. – Она отвела взгляд от дороги и умудрилась слегка улыбнуться. – Очень милый. Они подъехали к Генеплану в половине двенадцатого. Организация доктора Эрика Либена располагалась в четырехэтажном здании из стекла и бетона в богатом районе в Ньюпорт-Бич на Джамбори-роуд. Это был нарочито асимметричный шестиугольник, каждая из сторон которого имела разную длину, со стильным, модернистским подъездом из мрамора и стекла. Бену вообще-то такая архитектура не нравилась, но он вынужден был неохотно признать, что в этом есть определенная привлекательная смелость. Автомобильная стоянка была разбита на отдельные участки с помощью решеток, увитых геранью с обилием винно-красных и белых цветов. Здание окружала довольно обширная зеленая зона с живописными группами пальм. Даже в такой поздний час и здание, и деревья, и все вокруг освещалось хитроумно спрятанными светильниками, придающими всему вид слегка театральный и значительный. Рейчел повернула за угол здания, где короткая дорожка привела их к большой бронзового цвета двери, которая, по-видимому, поднималась, чтобы пропустить машины, доставляющие грузы, на внутреннюю площадку в подвале. Они съехали вниз и припарковали автомобиль у самой двери, где с обеих сторон поднимались бетонные стены. – Если кому-нибудь придет в голову, что я могу сюда приехать, и если они будут искать мою машину, то здесь они нас не заметят, – проговорила Рейчел. Вылезая из машины, Бен обратил внимание, насколько прохладнее и приятнее было здесь, в Ньюпорт-Бич, чем в Санта-Ане или Вилла-Парке. И хотя до океана было больше двух миль, не слышался плеск волн и не чувствовался запах водорослей и соленой воды, влияние его все равно сказывалось. Рядом с большой дверью находилась маленькая, в рост человека, тоже ведущая в подвал. Она была закрыта на два замка. Еще живя с Эриком, Рейчел часто ездила в Генеплан, выполняя его поручения, если ему самому было некогда или он по каким-то причинам не хотел доверить это задание своему подчиненному. Так что у нее были ключи от этой двери. Но, уходя от мужа, она положила их на столик в холле дома в Вилла-Парке. Сегодня она нашла их, покрытых пылью, точно на том же месте, где оставила год назад, – на столике рядом с высокой японской вазой XIX века. По всей видимости, Эрик приказал прислуге не прикасаться к ним. Должно быть, он полагал, что эти ключи станут еще одним поводом для унижения Рейчел, когда она приползет просить прощения. К счастью, она лишила его этого удовольствия. Вне всякого сомнения, Эрик Либен был в высшей степени надменным поганцем, и Бен порадовался, что им не пришлось встречаться. Рейчел открыла стальную дверь, вошла в здание и зажгла свет в небольшом складском помещении. На стене находился пульт охранной сигнализации. Она нажала несколько кнопок. Пара красных индикаторов погасла, и зажегся зеленый глазок, показывающий, что система отключена. Бен прошел за Рейчел в конец помещения, к следующей двери, возле которой был еще один пульт системы сигнализации, независимый от того, что охранял наружную дверь. Рейчел еще раз набрала кодовое число. – Первый код – дата рождения Эрика, этот – моего, – объяснила она. – Там впереди еще несколько. Освещая путь фонариком, который Рейчел захватила с собой, они пошли дальше. Рейчел не хотела включать верхний свет, чтобы с улицы не заметили, что в здании кто-то есть. – Но ты же имеешь полное право здесь находиться, – заметил Бен. – Ты его вдова и почти наверняка все унаследуешь. – Да, но если мимо проедут не те люди и увидят свет, они поймут, что здесь я, и попытаются меня убить. Ему безумно хотелось узнать, что это за «не те люди», но у него хватило соображения воздержаться от вопросов. Рейчел шла быстро, чтобы скорее добраться до того, что привело ее сюда, и как можно скорее уйти. Вряд ли у нее здесь окажется больше желания отвечать на его вопросы, чем в доме в Вилла-Парке. Следуя за ней до конца подвала к лифту, на котором они поднялись затем на третий этаж, Бен все больше изумлялся той великолепной охранной системе, что была приведена в действие после окончания рабочего дня. Пришлось отключить еще одну сигнализацию, прежде чем вызвать лифт в подвал. На третьем этаже они вышли в приемную, где тоже была своя система охраны. В узком луче фонарика Рейчел Бен разглядел красивый бежевый ковер, потрясающий стол из коричневого мрамора и бронзы для секретаря, полдюжины стульев для посетителей, кофейные столики из бронзы и стекла и три большие картины с изображением чего-то потустороннего, которые вполне могли принадлежать кисти Мартина Грина. Но даже если бы фонарь и не светил, невозможно было не заметить в темноте кроваво-красных огоньков сигнальной системы. Из приемной вели три литые бронзовые двери, и около каждой из них горел красный огонек индикатора. – Это еще пустяки, если сравнить с мерами предосторожности на четвертом и пятом этажах, – заметила Рейчел. – А что там? – Компьютеры и дубликаты всех данных исследований. Там на каждом дюйме какие-нибудь детекторы – инфракрасные, звуковые и такие, которые улавливают движение. – Мы туда пойдем? – К счастью, нам туда не нужно. И нам не придется, слава Богу, ехать в округ Риверсайд. – А там что? – Там сами лаборатории. Все расположено под землей, и не только для биологической изоляции, но и для лучшей защиты от промышленного шпионажа. Бен знал, что Генеплан является лидером в быстро развивающейся области, в которой во всем мире существует бешеная конкуренция. Яростная гонка, чтобы оказаться на рынке первыми с новым товаром, помноженная на природную азартность людей, занятых в этой отрасли, – все это заставляло их охранять свои секреты и результаты исследований с тщательностью, граничащей с паранойей. Тем не менее здешняя изощренная система охранной сигнализации потрясла его. Это уже были не меры предосторожности, а способ существования людей в постоянной осаде. Доктор Эрик Либен являлся специалистом по рекомбинантным ДНК, одним из наиболее талантливых ученых быстро развивающейся науки сцепления генов. И Генеплан представлял собой одну из компаний на передовой линии чрезвычайно доходного биобизнеса, который возник на базе этой науки в конце семидесятых годов. Эрику Либену и Генеплану принадлежали чрезвычайно ценные патенты на целый ряд микроорганизмов и новых линий растений, созданных при помощи методов генной инженерии, включая микроб, который мог производить высокоэффективную вакцину против гепатита, в настоящее время находящуюся на рассмотрении в фармацевтическом департаменте (однако не было сомнений, что она наверняка будет одобрена и поступит в продажу меньше чем через год); еще один искусственно созданный микроб, вырабатывающий супервакцину против всех типов вируса герпеса; новый сорт пшеницы, которая дает прекрасный урожай, даже если ее поливают соленой водой, что позволяет фермерам выращивать ее на засушливых землях, расположенных не слишком далеко от океана, и воду для полива качать оттуда; новое семейство слегка видоизмененных апельсинов и лимонов, имеющих генетическую защиту от плодовых вредителей и разных болезней, что делает ненужным обработку цитрусовых плантаций пестицидами. И каждый из этих патентов, а это далеко не все, что было на счету компании Эрика, стоил десятки, а то и сотни миллионов долларов. Так что, подумав, Бен рассудил, что, пожалуй, было правильным потратить небольшое состояние для охраны исследовательских данных, приведших к созданию каждого из этих золотоносных приисков. Рейчел подошла к средней из трех дверей, отключила сигнализацию и ключом открыла замок. Когда Бен последовал за ней и закрыл за собой дверь, он обнаружил, что она необыкновенно тяжелая и, не будь она установлена на тщательно сбалансированных шарнирах, ее бы не сдвинуть с места. Рейчел провела его через несколько темных и пустынных коридоров к двери, ведущей в личный кабинет Эрика. Здесь ей потребовалось набрать еще один код, чтобы войти. Попав наконец в святая святых, она быстро пересекла кабинет, застеленный старинным китайским ковром в розовых и бежевых тонах, и подошла к письменному столу Эрика. Как и все в приемной, это также было ультрамодерновое сооружение, только еще более дорогое и поражающее воображение, из редкого, в золотых прожилках мрамора и полированного малахита. При свете яркого, но узкого луча фонарика можно было разглядеть только центральную часть большой комнаты, так что Бен вынес туманные и случайные впечатления о ее интерьере. Он показался ему еще более модернистским, чем во всех других обителях Эрика, даже слегка футуристским. Проходя мимо стола, Рейчел положила на него свою сумочку и пистолет и прошла к задней стене. Бен подошел и встал рядом. Она осветила фонарем квадратную картину, четыре на четыре фута: широкие полосы блеклого желтого и удручающего серого цвета, разделенные тонкими темно-красными полосками. – Еще один Ротко? – спросил Бен. – Ага. И кроме того, что это предмет искусства, картина выполняет еще одну функцию. Она просунула пальцы под полированную стальную рамку, что-то нащупывая в нижней ее части. Раздался щелчок, и картина отошла от стены, на которой была прочно закреплена. За ней обнаружился большой сейф, на круглой дверце которого сверкали наборный диск и ручка. – Примитивно, – заметил Бен. – Не скажи. Это тебе не просто стенной сейф. Стенки из стали толщиной в четыре дюйма, передняя панель и дверца – шесть дюймов. И сейф не просто вставлен в стену, он приварен к стальным балкам самого здания. Требуется целых две кодовые комбинации, одна по часовой стрелке, другая – против. Несгораемый, да и, по сути дела, взрывостойкий. – И что он там хранит – смысл жизни? – Какие-то деньги, наверное, как и в домашнем сейфе. – Рейчел передала Бену фонарик. Потом повернулась и начала набирать первый код. – Важные бумаги. Он направил луч фонарика на дверцу сейфа. – Ладно, а нам-то что нужно? Наличные? – Нет. Папка. Возможно, записные книжки. – И что там? – Основные данные по важному исследовательскому проекту. Краткие сведения по последним результатам, включая копии текущих отчетов Моргана Льюиса Эрику. Льюис возглавляет этот проект. И если нам повезет, мы найдем здесь также личный дневник Эрика. Там все его практические и философские соображения по поводу проекта. Бен удивился, получив ответ на свой вопрос. Может быть, она собралась наконец рассказать ему все свои секреты? – А что за проект? – спросил он. – Какой особой теме он посвящен? Рейчел не ответила, только вытерла потные пальцы о блузку, прежде чем начать набирать первую цифру второго кода. – Так что за проект? – настаивал он. – Мне надо сосредоточиться, Бенни, – сказала она. – Если я ошибусь хоть в одной цифре, мне придется начать все сначала, включая первый код. Похоже, больше ему пока ничего не узнать, придется довольствоваться тем, что она вообще упомянула про папку. Но Бену надоело бездельничать, а единственное, что он мог делать, это поднажать на нее, и поэтому он спросил: – По-видимому, существуют сотни папок по поводу десятков исследовательских проектов, так что, если здесь он хранит только одну, она должна касаться чего-то самого важного, что делается в Генеплане. Прищурившись и от усердия закусив кончик языка зубами, Рейчел сосредоточила все внимание на диске. – Чего-то здорово большого, – продолжал Бен. Она промолчала. – А возможно, это делается для правительства, для военных, – не отступал он. – Тогда это что-то крайне секретное. Рейчел набрала последнюю цифру, повернула ручку и открыла маленькую стальную дверцу. – Черт! – воскликнула она. Сейф был пуст. – Они побывали здесь раньше нас. – Кто? – потребовал ответа Бен. – Они, верно, подозревали, что я в курсе. – Кто подозревал? – Иначе они не стали бы так спешить избавиться от папки, – добавила она. – Кто? – повторил свой вопрос Бен. – Сюрприз, – раздался мужской голос за их спинами. Рейчел ахнула, а Бен стремительно повернулся, чтобы разглядеть владельца голоса. В свете фонарика он увидел высокого лысого мужчину в светло-бежевом спортивном костюме и зеленой в белую полоску рубашке. На голове не было ни единого волоса, так что, скорее всего, он ее брил. Квадратное лицо, крупный рот, нос с горбинкой. Скулы славянина и серые глаза с оттенком грязного льда. Он стоял по другую сторону письменного стола. Бену он напомнил покойного кинорежиссера Отто Преминджера. Утонченный, несмотря на спортивный костюм. Вне сомнения, умный. Потенциально опасный. Он забрал пистолет, который Рейчел оставила на столе вместе с сумочкой, когда они пришли в кабинет. Хуже того, мужчина держал в руке боевой «магнум-19», Бен был хорошо знаком с этим револьвером и глубоко уважал его. Тщательно сработанный, со стволом в четыре дюйма, он заряжался патронами «магнум-357», весил тридцать пять унций[5 - 1 унция равна 28,35 г.] и был таким мощным и точным, что с ним можно было охотиться на оленей. Заряженный пулями со срезанной головкой или с оболочкой, пробивающей броню, он являлся одним из самых смертоносных револьверов в мире, пожалуй, даже самым смертоносным. В свете фонарика глаза незваного гостя странно поблескивали. – Да будет свет, – сказал лысый, слегка повышая голос, и мгновенно комнату залил яркий свет потолочных ламп, скорее всего включавшихся голосом, фокус, вполне соответствующий пристрастию Эрика Либена к ультрасовременным конструкциям. – Винсент, – попросила Рейчел, – убери револьвер. – Боюсь, что это невозможно, – ответил он. Несмотря на полное отсутствие волос на голове, тыльная сторона его крупной ладони была покрыта густыми волосами, почти шерстью, даже на пальцах и между ними. – В насилии нет надобности, – проговорила Рейчел. Угрюмая улыбка Винсента Бареско сделала его лицо холодным и злобным. – Разве? Наверное, поэтому ты и принесла с собой оружие. – Он поднял ее пистолет. Бен знал, что отдача у «магнума» была в два раза сильнее, чем у револьвера сорок пятого калибра. Несмотря на заложенную в нем великолепную меткость, он мог быть и дико неточным в руках неопытного стрелка, не готового к резкой отдаче. Если лысый недооценивает огромную мощность револьвера и если он неопытен, то наверняка выпустит первую пару зарядов в стену высоко над их головами, а это может дать Бену время броситься на него и выхватить оружие. – Мы не верили, что Эрик окажется настолько легкомысленным, что расскажет тебе о проекте «Уайлдкард», – проговорил Винсент. – Но, судя по всему, он это сделал, несчастный дурачок, иначе тебя бы здесь не было и ты бы не копалась в его сейфе. Хоть он подчас и обращался с тобой скверно, Рейчел, он все равно испытывал к тебе слабость. – Он был слишком горд, – сказала она. – Мне жаль его. Особенно сейчас. Винсент, а ты знал, что он нарушил основное правило? Винсент покачал головой: – До сегодняшнего дня… не знал. Чистое безумие с его стороны. Внимательно наблюдая за лысым, Бен с огорчением пришел к выводу, что тот умеет обращаться с «магнумом» и отдача не застанет его врасплох. Он держал револьвер со знанием дела: крепко сжимая его правой рукой, рука слегка вытянута, локоть зафиксирован, дуло направлено четко между Беном и Рейчел. Ему оставалось только сдвинуть его на пару дюймов в любую сторону и покончить с одним или обоими сразу. Рейчел, которая не знала, что Бен в подобных ситуациях может быть полезнее, чем она думает, вновь обратилась к лысому: – Брось чертов пистолет, Винсент. Нам не нужно оружие. Мы теперь все будем делать вместе. – Нет, – возразил Винсент. – Нет, с точки зрения остальных, ты не с нами. И не должна была ничего знать. Мы не доверяем тебе, Рейчел. И этому твоему приятелю… Взгляд грязно-серых глаз переместился с нее на Бена. Пронизывающий и безжалостный. И хотя он скользнул по нему, почти не задержавшись, Бен почувствовал, как холодок пробежал по его спине. Не сумев распознать в Бене более опасного противника, чем можно предположить по его внешности, Винсент снова перевел взгляд на Рейчел. – Он совершенно посторонний человек. Уж если мы не хотим, чтобы в этом деле участвовала ты, то о нем просто не может быть и речи. Для ушей Бена это заявление прозвучало так же зловеще, как смертный приговор, и тогда он сделал рывок, изящности и стремительности которого позавидовала бы даже нападающая змея. Рискнув предположить, что свет в кабинете выключается тоже просто определенным голосовым сигналом, он крикнул: «Да будет тьма!» В комнате мгновенно стало темно, и в ту же секунду он швырнул фонарик в голову Винсента, но, Господи спаси и помилуй, тот уже повернулся, чтобы выстрелить в него. Рейчел закричала. Бен очень надеялся, что она догадалась упасть на пол. А сам он через долю секунды после того, как выключился свет и он швырнул фонарь, уже сделал бросок через малахитовый стол, прямо на Винсента. Теперь он должен был действовать, назад пути не было, и все происходило как в фильме, идущем в ускоренном темпе, хотя внутреннее объективное ощущение времени настолько замедлилось, что каждая секунда воспринималась как минута. И тут то старое, что он старался забыть, но что давно стало его неотъемлемой частью, вновь завладело его мозгом, он превратился в агрессивного зверя. В следующую секунду произошло чертовски много: Рейчел продолжала громко кричать, Бен ехал на животе по малахиту, фонарь крутился в воздухе, из дула «магнума» вылетело бело-голубое пламя, Бен почувствовал, как пуля едва не задела его по волосам, услышал за грохотом выстрела, как она просвистела мимо – ззззззз, – ощутил холод полированного малахита сквозь рубашку. Фонарик попал Винсенту в голову как раз одновременно с выстрелом и продвижением Бена по столу, Винсент хрюкнул при ударе, фонарь отскочил и упал на пол, свет его остановился на шестифутовой абстрактной бронзовой скульптуре, Бен к тому времени скатился со стола, столкнувшись с противником, и оба свалились на пол. Еще один выстрел. Пуля ушла в потолок. В темноте Бен распластался на Винсенте, но сохранил интуитивную ориентировку, что позволило ему поднять колено и со всей силой ударить противника в пах. Винсент заорал громче Рейчел. Бен еще раз без всякого милосердия, зная, что не может его себе позволить, засадил ему коленом, потом ударил его ребром ладони по горлу, оборвав крик, затем в правый висок, раз, еще раз, сильнее, изо всех сил, тут раздался третий выстрел, оглушающий, и Бен ударил еще раз. И только тогда пистолет упал на пол из внезапно обмякшей руки Винсента, и, задыхаясь, Бен произнес: – Да будет свет! Мгновенно свет залил комнату. Винсент находился в полной отключке, прерывисто, с хлюпаньем дыша сквозь поврежденное горло. В воздухе пахло порохом и горячим металлом. Бен скатился с лежащего без сознания Винсента, на четвереньках добрался до «магнума» и с облегчением схватил его. Рейчел рискнула вылезти из-за стола. Наклонилась и подобрала свой пистолет, который Винсент тоже выронил. Одарила Бена взглядом, в котором смешались шок, изумление и недоверие. Он снова подполз к Винсенту и осмотрел его. Пальцем поднял одно веко, потом другое, проверяя, нет ли неравномерного сужения зрачков, что говорило бы о серьезном сотрясении мозга или какой-нибудь иной мозговой травме. Осторожно осмотрел правый висок, куда он дважды ударил его ребром ладони. Пощупал горло. Убедился, что лысый хоть и с трудом, но дышит, так что травма, скорее всего, не очень серьезная. Взял руку, нащупал пульс, посчитал его. Вздохнув, заметил: – Слава тебе, Господи, жить будет. Иногда трудно рассчитать, сколько силы достаточно… а сколько многовато. Но он не умрет. Некоторое время пробудет без сознания, а когда придет в себя, ему понадобится врач, но к нему он сможет добраться самостоятельно. Потерявшая дар речи Рейчел во все глаза смотрела на Бена. Он взял подушку с кресла и подложил ее под голову Винсента, распрямив таким образом трахею на случай внутреннего кровотечения. Затем быстро обыскал Винсента, но папки с проектом «Уайлдкард» не обнаружил. – Он, верно, приходил сюда не один. Они открыли сейф и забрали содержимое, а он остался поджидать нас. Рейчел положила руку ему на плечо. Он поднял голову и встретился с ней взглядом. – Бенни, черт побери, ты же всего только торговец недвижимостью. – Ну да. – Он как будто не понимал подтекста в этом вопросе. – И чертовски неплохой. – Но… как ты с ним расправился… как ты… так быстро… жестоко… так уверенно… С почти болезненным удовлетворением он наблюдал, как она медленно осознавала, что не только у нее есть тайны. Решив жалеть ее не больше, чем она до сих пор жалела его, – пусть помирает от любопытства, – Бен сказал: – Пошли. Давай убираться отсюда ко всем чертям, пока никто не объявился. Я в этих грязных играх мастер, но это не значит, что я получаю от них удовольствие. Глава 8 На помойке Когда старый пьяница в засаленных штанах и драной гавайской рубашке забрел в тупичок, заставленный пустыми ящиками, и вскарабкался на мусорный контейнер в поисках Бог весть каких сокровищ, оттуда выскочили две крысы, перепугав его. Он свалился с самодельной лестницы, едва успев разглядеть лежащее на мусоре тело мертвой женщины в летнем кремовом платье с синим поясом. Пьяницу звали Перси. Фамилии своей он не помнил. – Не уверен, что она у меня вообще была, – сказал он, когда немного погодя Вердад и Хагерсторм допрашивали его тут же в тупичке. – Честно говоря, я уж и не припомню, когда я ею последний раз пользовался. Наверное, какая-то была, но память уже не та, и все из-за этого дешевого вина, этого зелья – единственного дерьма, которое я могу купить. – Ты думаешь, этот придурок убил ее? – спросил Хагерсторм Вердада с таким видом, как будто алкаш мог их слышать, только если они обращались к нему непосредственно. Рассматривая Перси с глубоким отвращением, Вердад ответил таким же тоном: – Не похоже. – Ну да. А если он и видел что-то важное, то все равно не понял, что к чему, и наверняка уже забыл. Лейтенант Вердад промолчал. Будучи иммигрантом, выросшим в куда менее благополучной и справедливой стране, чем та, которой он поклялся в верности, он не понимал таких пропащих людей, как Перси, и не умел быть с ними терпеливым. Родившись гражданином Соединенных Штатов, что в глазах Вердада было бесценным преимуществом, как мог такой человек отвернуться от всех открывающихся ему возможностей и выбрать деградацию и нищету? Джулио знал, что должен более сочувственно относиться к таким парням, как Перси. Возможно, этот человек страдал, пережил какую-то трагедию, может быть, его обделила судьба или жестокие родители. Выпускник психологического отделения полицейской академии, Джулио был хорошо натаскан в таких вопросах, как психологические и социологические аспекты философии парии-жертвы. Но ему легче было понять ход мыслей существа с Марса, чем такого вот пропащего человека. Потому он устало вздохнул, поддернул обшлага своей белой шелковой рубашки и поправил жемчужные запонки сначала на правой руке, потом на левой. – Знаешь, мне иногда кажется, – продолжал Хагерсторм, – что это закон природы: каждый потенциальный свидетель в этом городе оказывается пьяницей, который к тому же три недели не подходил к ванне. – Если бы наша работа была легкой, – заметил Вердад, – мы бы ее так не любили, верно? – Верно. Господи, ну и воняет же от него! Перси, казалось, не замечал, что говорят о нем. Он отлепил кусок какого-то мерзкого мусора, прилипшего к рукаву его гавайской рубашки, громко, раскатисто рыгнул и вернулся к теме своих подпорченных мозгов: – Дешевое пойло сушит мозги. Богом клянусь, я думаю, мой мозг ссыхается на немного каждый день, а в пустые места набиваются всякие волосы и мокрые старые газеты. Я думаю, ко мне подкрадывается кошка и плюет мне волосами в уши, когда я сплю. – Он говорил совершенно серьезно и явно побаивался этого смелого и хитрого животного. Несмотря на то что Перси не мог вспомнить своей фамилии или чего-либо еще путного, у него хватило серого вещества, затерявшегося между волосами и мокрыми старыми газетами, чтобы сообразить, что, найдя труп, надо немедленно позвонить в полицию. Хоть его вряд ли можно было причислить к столпам общества или даже просто порядочным, законопослушным гражданам, он немедленно кинулся искать представителей власти. Он подумал, что может получить вознаграждение за то, что нашел труп на помойке. Лейтенант Вердад прибыл на место вместе со специалистами из отдела криминальных исследований час назад. Оставив тщетные попытки допросить Перси, он наблюдал, как техники устанавливают осветительные приборы. И увидел, как из помойного ящика выскочила крыса, потревоженная помощниками следователя, которые как раз начали извлекать мертвую женщину из мусорного контейнера. Шкура у крысы была вся в грязи, хвост длинный, розовый и мокрый. Отвратительное создание рванулось вдоль стены здания к выходу из тупика. Джулио потребовалось все его самообладание, чтобы не вытащить пистолет и не выстрелить в крысу. Она подбежала к проломанной канализационной решетке и скрылась. Джулио ненавидел крыс. Один их вид разрушал его собственное представление о себе как американском гражданине и офицере полиции, созданное девятнадцатью годами усердного труда. Когда он видел крысу, с него сразу же слетало все, чего он достиг почти за два десятилетия, и он снова становился жалким маленьким Джулио Вердадом из трущоб Тайджуаны, где он родился в халупе из обломков досок, ржавых бочек и рубероида. Если бы право на проживание там зависело от простого количества, то халупой владели бы крысы, которые в несколько раз превосходили числом семерых членов семейства Вердад. Наблюдая за этой крысой, убегающей от яркого света в тень и дальше, к канализационной решетке, Джулио чувствовал себя так, будто его хороший костюм, сшитая на заказ сорочка и туфли от Бэлли каким-то магическим образом становятся выношенными до дыр джинсами, потрепанной рубашкой и старыми сандалиями. По нему пробежала дрожь, и неожиданно он снова превратился в пятилетнего мальчика, стоящего на пороге душной халупы ярким августовским днем и в ужасе уставившегося на двух крыс, что деловито грызли горло его четырехмесячного брата Эрнесто. Все остальные члены семьи были на улице, сидели группками в тени у пыльной дороги, обмахиваясь от жары. Дети тихо играли и время от времени пили воду, а взрослые освежались пивом, которое по дешевке купили у двух молодых ladrones[6 - Воры (итал.).], накануне удачно ограбивших склад пивного завода. Маленький Джулио попытался закричать, позвать на помощь, но не мог издать ни звука, как будто влажный августовский воздух не давал словам и крику вырваться наружу. Заметив его, крысы нахально повернулись в его сторону и зашипели, и даже когда он кинулся вперед, яростно размахивая руками, они только неохотно попятились, причем одна из них успела укусить мальчика за левую руку. Он закричал и набросился на крыс с еще большей яростью и наконец сумел их прогнать. Джулио продолжал кричать и тогда, когда с залитой солнцем улицы прибежали его мать и старшая сестра Эвелина. Они нашли Джулио отчаянно пытающимся стереть кровь с руки, как будто то было позорное пятно, а его маленького брата мертвым. У Риза Хагерсторма, который был напарником Вердада достаточно давно и знал о его ужасе перед крысами, хватало такта не упоминать об этом ни намеком, ни в открытую. Чтобы отвлечь Джулио, он положил руку на его хрупкое плечо и сказал: – Знаешь, дам-ка я Перси пять баксов и скажу, чтобы отваливал. Он к этому не имеет никакого отношения, мы больше из него ничего не выудим, а от его вони меня уже тошнит. – Валяй, – согласился Джулио. – С меня два пятьдесят. Пока Риз разбирался с алкашом, Джулио смотрел, как из помойки вытаскивают мертвую женщину. Он старался убедить себя, что она ненастоящая, просто большая тряпичная кукла, а может, это действительно кукла, например, манекен, просто манекен. Но то была неправда. Она выглядела вполне настоящей. Черт, она выглядела слишком настоящей. Они положили ее на расстеленный на асфальте брезент. Фотограф сделал еще несколько снимков в свете переносных приборов, и Джулио подошел поближе. Мертвая женщина была молодой темноволосой мексиканочкой лет двадцати с небольшим. Несмотря на то, что сделал с ней убийца, несмотря на налипшую грязь и трудолюбивых крыс, не составляло труда догадаться, что она была привлекательной, если не красивой. Она встретила свою смерть в кремовом платье с голубым кантом на воротнике и рукавах и синим поясом и в голубых туфлях на высоких каблуках. Сейчас на ней была всего одна туфля. Вероятно, вторая осталась в контейнере. Было что-то невыносимо печальное в ее веселом платьице и одной босой ноге с тщательно накрашенными ногтями. По указанию Джулио двое полицейских в штатском надели резиновые сапоги, пропитанные пахучим веществом хирургические маски и залезли в контейнер, чтобы перерыть весь мусор в поисках второй туфли и всего остального, что могло иметь отношение к делу. Они нашли сумочку убитой женщины. Ее не ограбили, потому что сорок три доллара остались нетронутыми. Если верить ее водительскому удостоверению, ее звали Эрнестина Фернандес, было ей двадцать четыре года и жила она в Санта-Ане. Эрнестина. Джулио вздрогнул. Его пробрал холод от сходства ее имени с именем его давно умершего брата Эрнесто. И ребенка и женщину оставили крысам; Джулио не знал Эрнестину, но, как только ему назвали ее имя, он немедленно почувствовал себя в глубине души в долгу перед ней, хотя и не смог бы объяснить причину. «Я найду твоего убийцу, – молча пообещал он ей. – Ты была так хороша и так рано умерла, и, если есть в мире справедливость и надежда, что всякая жизнь имеет смысл, твой убийца не уйдет безнаказанным. Клянусь тебе, если мне даже придется пойти на край света, я найду твоего убийцу». Тем временем в помойке обнаружился испачканный кровью лабораторный халат, такой, какие носят врачи. На нагрудном кармане были вышиты слова: «ГОРОДСКОЙ МОРГ САНТА-АНЫ». – Какого дьявола? – удивился Риз Хагерсторм. – Кто-то из морга перерезал ей горло? Нахмурившись, Джулио Вердад молча рассматривал халат. Потом служащий из лаборатории аккуратно свернул халат, стараясь не стряхнуть волосы или нитки, которые могли к нему прилипнуть, уложил в пластиковый пакет и плотно его завязал. Еще через десять минут полицейские, копающиеся в помойке, нашли острый скальпель со следами крови на лезвии. Дорогой, прекрасно сделанный инструмент, каким пользуются в операционных. Или в кабинете патологоанатома. Скальпель тоже сунули в пластиковый пакет, который положили около тела, уже закрытого покрывалом. К полуночи они так и не нашли вторую голубую туфлю женщины. Но в контейнере оставалось еще дюймов шестнадцать мусора, так что пропавшая туфля наверняка должна была там найтись. Глава 9 Внезапная смерть Пока они мчались сквозь южную ночь по шоссе от Риверсайда до Восточного шоссе 1–15, затем на восток по шоссе 1–10, мимо Бьюмонта и Бэнинга, вокруг индейской резервации Моронго, к Кабазону и дальше, у Рейчел было достаточно времени подумать. Миля за милей просторы Южной Калифорнии оставались позади. Они углублялись в пустыню, по обеим сторонам от дороги простиралась необъятная темнота, и только иногда можно было увидеть среди равнин и холмов торчащие, как гигантские зубы, камни и деревья Джошуа, залитые морозно-белым лунным светом, которые вырастали и исчезали на фоне легких пушистых облаков, фестонами украсивших ночное небо. Пейзаж внушал мысли об одиночестве и наводил на размышления, так же как успокаивающее гудение мотора «Мерседеса» и шорох его шин. Расслабившись на пассажирском сиденье, Бен упрямо молчал, уставившись на черную ленту дороги, освещенную светом фар. Они только несколько раз обменялись короткими незначительными фразами, не имеющими никакого отношения к происходящему. Немного поговорили о китайской кухне, потом надолго дружно замолчали, потом порассуждали о фильмах Клинта Иствуда и снова молчали. Она догадывалась, что Бена обидел ее отказ поделиться с ним своими тайнами, и теперь он наказывает ее. Разумеется, он понимал, что Рейчел поразила та легкость, с какой он расправился с Винсентом Бареско в кабинете Эрика, и ей до смерти хочется узнать, где же он научился такому искусству. Обращаясь с ней холодно, позволяя затягиваться тяжелому молчанию, он давал понять, что ей придется расстаться с кое-какой информацией, прежде чем она узнает что-то от него. Но она не могла. Пока не могла. Боялась, что уже слишком глубоко втянула его в смертельно опасное дело, и поэтому злилась на себя. Она твердо решила не вовлекать его дальше в этот кошмар, если только его жизнь не будет зависеть от того, насколько полно он понимает, что происходит и что поставлено на кон. Свернув с шоссе 1–10 на шоссе 111, откуда до Палм-Спрингс оставалось только одиннадцать миль, Рейчел задумалась, все ли она сделала, чтобы отговорить Бена ехать с ней. Но когда они уезжали из Генеплана, он был настолько несокрушимо молчалив, что пытаться переубедить его казалось столь же бесполезным, как встать на берегу Тихого океана и приказать набегающему приливу немедленно попятиться. Рейчел болезненно переживала возникшую между ними напряженность. За пять месяцев их знакомства это был первый случай, когда они неуютно чувствовали себя в обществе друг друга, первый случай, когда между ними появился хотя бы намек на ссору, первый случай, когда гармония их отношений была нарушена. Выехав из Ньюпорт-Бич в полночь, они приехали в Палм-Спрингс и проехали по центру города, по Палм-Каньон-драйв, в четверть второго. За час с четвертью они преодолели расстояние в девяносто три мили, а значит, ехали со скоростью восемьдесят миль в час. Но Рейчел продолжало казаться, что она тащится, как улитка, все отставая и отставая от хода событий и все уменьшая шансы на успех. По сравнению с другими временами года лето в Палм-Спрингс с его испепеляющей жарой, свойственной пустыне, привлекало куда меньше туристов, поэтому в четверть второго ночи улицы города были практически пусты. В эту жаркую и безветренную июньскую ночь пальмы стояли неподвижно, как нарисованные на полотне, слегка освещенные и посеребренные светом уличных фонарей. Большинство магазинов было закрыто. На тротуарах – никого. Светофоры все еще переключались с зеленого на желтый, потом на красный, потом снова на зеленый свет, хотя их машина была единственной на большинстве перекрестков. У Рейчел появилось ощущение, что она едет через город после Армагеддона или что все население вымерло от болезни. На мгновение она поверила, что если включит радио, то не услышит на всех станциях ничего, кроме статического шипения. С того момента, как она узнала об исчезновении трупа Эрика, Рейчел поняла, что в мир пришло нечто ужасное, и с каждым часом все больше мрачнела. Теперь даже в пустынной улице, казавшейся такой мирной, ей чудилось что-то зловещее. Она понимала, что ее реакция неадекватна. Что бы ни случилось в ближайшие несколько дней, это еще не конец света. «С другой стороны, – подумала она, – это может быть концом для меня, концом моего света». Когда машина миновала деловой район, затем жилые кварталы, где обитали менее состоятельные люди, и въехала туда, где селились богатые, признаки жизни стали встречаться еще реже. Наконец Рейчел свернула на Футур-Стоун-драйв и припарковала машину около низкого здания с плоской крышей, типичного примера архитектуры четких линий. Благодаря обилию зелени ничто здесь не напоминало о пустыне – фикусы, бальзамины, бегонии, клумбы с ноготками и герберами… Ни одно окно в доме не светилось. Она уже сказала Бену, что этот дом тоже принадлежал Эрику, но никак не объяснила цель их поездки сюда. Теперь же, когда она выключила передние фары, он заметил: – Ничего себе домишко для отпуска. – Нет, – возразила она. – Здесь жила его любовница. Мягкого света далеких фонарей хватило, чтобы разглядеть на лице Бена изумление. – Откуда ты знаешь? – Немногим больше года назад, как раз за неделю до моего ухода, она – ее звали Синди Уэслоф – позвонила в дом в Вилла-Парке. Эрик не разрешал ей туда звонить, разве только в случае крайней необходимости, и тогда она должна была сказать, что она секретарша одного из его коллег. Синди была страшно зла на Эрика, потому что накануне он ее здорово избил, и собралась от него уходить. Но прежде она хотела, чтобы я узнала, что он содержал ее. – А ты подозревала? – Что у него есть любовница? Нет. Но это уже не имело значения. К тому времени я решила с ним расстаться. Я выслушала ее, посочувствовала и взяла адрес дома, так как решила, что он может понадобиться когда-нибудь, если Эрик откажется давать развод и придется доказывать, что он мне изменял. Как ни противно все было, до этого, слава Богу, дело не дошло. А было бы еще гаже, если бы пришлось об этом рассказать, потому что… девушке было всего шестнадцать. – Кому? Его любовнице? – Да. Шестнадцать. Из дома убежала. Насколько я могла судить, одна из этих потерянных детей. Ты их знаешь. Начинают с наркотиков в средней школе, и такое впечатление, что… сжигают слишком много серых клеточек. Да нет, не то. Наркотики не разрушают серое вещество, скорее… съедают душу, оставляя там пустоту и бесцельность. Они все такие жалкие. – Некоторые, – поправил он. – А от других мороз по коже пробирает. Им уже все надоело, они уже все видели. Становятся либо аморальными врагами общества, опаснее гремучей змеи, либо легкой добычей. Как я понимаю из твоих слов, Синди Уэслоф как раз оказалась легкой добычей, и Эрик выудил ее из канавы для своих развлечений. – И, судя по всему, она была не первой. – Его что, тянуло на подростков? – Скорее он просто боялся старости, – ответила Рейчел. – Она его ужасала. Когда я от него ушла, ему был всего сорок один год, но, сколько я его помню, каждый раз приближение дня рождения повергало его все в большую и большую панику, как будто не успеет он моргнуть и тут же окажется, дряхлый и слабоумный, в доме для престарелых. Он страдал навязчивой боязнью старости и смерти, и эта боязнь проявлялась самым странным образом. Например, для него все важнее становилась новизна во всем: каждый год новая машина, как будто «Мерседес», которому всего год, годится только в металлолом; постоянная смена одежды, старая выбрасывалась, новая покупалась… – И модерн в искусстве, архитектура в стиле модерн, и ультрамодерновая мебель. – Именно. И самые новейшие электронные приспособления. Так что, я думаю, молоденькие девочки были просто еще одной стороной его одержимости в стремлении остаться молодым и… обмануть смерть. Когда я узнала о Синди и этом доме в Палм-Спрингс, я поняла, что одной из причин, по которой он на мне женился, было то, что я его на двенадцать лет моложе; мне было двадцать три, ему – тридцать пять. Для него я была еще одним способом замедлить бег времени, а когда я стала приближаться к тридцати, когда он увидел, что начинаю немного стареть, я перестала уже справляться с этой задачей, и понадобилась более молодая плоть – Синди. Открыв дверцу, Рейчел вылезла из машины. Бен последовал ее примеру. – Так что конкретно мы тут ищем? – спросил он. – Не его же очередную любовницу? Ты бы не мчалась сюда со скоростью гоночной машины только для того, чтобы взглянуть на его последнюю красотку. Захлопнув свою дверцу и вытащив из сумочки пистолет, Рейчел направилась к дому и не ответила ему, не могла ответить. Ночь выдалась сухой и теплой. Свод чистого неба над пустыней был весь в звездах. Было безветренно и тихо, только сверчки скандалили в кустах. Слишком уж много кустов. Она нервно оглянулась на их темные силуэты и густую темноту за ними. Куча мест, чтобы спрятаться. Она поежилась. Дверь была приоткрыта, что показалось зловещим признаком. Рейчел нажала кнопку звонка, подождала, нажала еще раз, снова подождала, опять нажала, но никто не вышел. Стоящий рядом с ней Бен заметил: – Наверное, это теперь твой дом. Ты его унаследовала вместе со всем остальным, так что не думаю, чтобы ты нуждалась в приглашении войти. По ее мнению, в этой приоткрытой двери содержалось куда больше приглашения, чем ей бы хотелось. Было очень похоже на ловушку. Войди она в поисках приманки, ловушка сработает, и дверь захлопнется за ней. Рейчел отступила на шаг и пинком открыла дверь. Та с грохотом ударилась о стену холла. – Значит, ты не ждешь, что тебя встретят с распростертыми объятиями, – сделал вывод Бен. Фонарь над дверью снаружи освещал часть холла, хоть и не такую большую, как она надеялась. Было видно, что никто не затаился на расстоянии первых шести или восьми футов, но дальше царила темнота, где кто угодно вполне мог спрятаться. Бен, не знавший всего и, соответственно, не могущий оценить реальной степени опасности, не ожидал никого страшнее Винсента Бареско с еще одной «пушкой» и действовал более смело. Он прошел мимо Рейчел в дом, нащупал выключатель на стене и зажег свет. Она вошла следом, но поспешила тут же его обогнать. – Черт побери, Бенни, не торопись переступать через порог. Давай действовать медленно и осторожно. – Хочешь верь, хочешь нет, но я смогу справиться с любой девчонкой, которая набросится на меня с кулаками. – Я не любовницу имею в виду, – бросила она. – Тогда кого? Сжав губы и держа пистолет наготове, она пошла впереди него по дому, по дороге зажигая свет. Голый ультрамодерновый интерьер, даже более футуристский, чем в других обителях Эрика, граничил со стерильностью операционной. Отполированный до блеска пол казался холоднее льда, нигде ни коврика. Металлические жалюзи вместо занавесок. Жесткие на вид стулья. Диваны, которые, если их задвинуть в чащу леса, сошли бы за огромные грибовидные наросты. Все в бледно-серых, белых, черных и серо-коричневых тонах, нигде ни одного цветного пятна, за исключением разбросанных то тут, то там предметов искусства, выдержанных в разных оттенках оранжевого. В кухне был полный разгром. Белый полированный кухонный стол и два стула перевернуты. Другими двумя стульями, превратившимися в щепки, колотили по чему ни попадя. Холодильник помят и поцарапан, жаростойкое стекло в дверце духовки разбито, столы и шкафчики – все в щербинах, углы разломаны. Посуду и бокалы вытащили из шкафов и били о стены: пол сверкал тысячами острых осколков. Продукты вышвырнуты из холодильника на пол: соленья, молоко, макароны, салат, горчица, шоколадный пудинг, консервированная черешня, кусок ветчины и еще что-то, что уже невозможно было распознать, застывали в отвратительной луже. С висевшего над раковиной держателя для ножей все шесть ножей были сняты и с огромной силой запущены в стену – некоторые вошли в нее на половину их длины, а два – по самую рукоятку. – Ты полагаешь, они что-то искали? – спросил Бен. – Возможно. – Нет, – не согласился он. – Я так не думаю. Тут все выглядит так же, как в спальне в Вилла-Парке. Непонятно. От этого – мурашки по коже. Это делалось в гневе. В страшной ярости, в безумии, в бешенстве. Или тут поработал кто-то, получающий настоящее удовольствие от самого процесса разрушения. Рейчел не могла отвести взора от торчащих из стены ножей. Возникло ощущение тошноты. Грудь и горло сжал страх. Пистолет в ее руке казался ей теперь совсем другим. Слишком легким. Слишком маленьким. Почти игрушкой. Если ей придется стрелять из него, будет ли это достаточно эффективно? Против такого противника? Со значительно большей осторожностью они пошли дальше по молчаливому дому. Даже на Бена подействовала та патологическая ненависть, следы которой он только что лицезрел. Он уже больше не дразнил Рейчел своей смелостью, но старался все время быть рядом с ней и соблюдать максимальную осторожность. В главной спальне они снова столкнулись с разгромом, хотя и не в таком масштабе, как в кухне, совершенным, пожалуй, с меньшим бешенством. Около огромных размеров кровати из черного полированного дерева и нержавеющей стали валялась разодранная подушка, из которой высыпались перья. Простыни были сдернуты на пол, а стул перевернут. Одна из двух черных прикроватных ламп сброшена со столика и разбита, абажур раздавлен. Абажур другой лампы покривился. Картины на стенах тоже висели криво. Бен наклонился и осторожно поднял обрывок простыни, чтобы разглядеть его получше. На белом хлопке неестественно ярко алели маленькие точки и большое смазанное пятно. – Кровь, – констатировал он. Рейчел почувствовала, что покрывается холодным потом. – Немного. – Бен выпрямился. – Немного, но, вне сомнения, кровь. Тут Рейчел заметила кровавый след на стене рядом с дверью, ведущей в ванную комнату. Это был отпечаток большой мужской руки – как будто мясник, уставший от своего отвратительного труда, облокотился на минуту о стену, чтобы перевести дух. В огромной ванной комнате горел свет – единственное место, где не было темно, когда они туда попали. Через открытую дверь можно было видеть практически все, либо прямо, либо отраженным в зеркалах, закрывающих одну из стен: серая плитка с желто-коричневой каемкой, большая заглубленная в пол ванна, душ, унитаз, край подставки для умывальника, вешалки для полотенец из сверкающей бронзы и в углублениях в потолке – лампы в бронзовых держателях. На первый взгляд в ванной комнате никого не было. Но когда Рейчел переступила через порог, то услышала чье-то частое, прерывистое дыхание. Ее сердце, которое уже и так билось достаточно быстро, отчаянно заколотилось. Стоя за ее спиной, Бен спросил: – В чем дело? Рейчел показала на матовую загородку душа. Непрозрачная, она не давала возможности разглядеть стоящего там человека, даже его смутные контуры. – Кто-то там есть. Бен наклонился вперед и прислушался. Рейчел прижалась к стене, направив дуло пистолета на загородку. – Давайте-ка выходите оттуда, – обратился Бен к человеку в душе. Никакого ответа. Только торопливое, свистящее дыхание. – Немедленно выходите, – приказал Бен. – Выходите, черт побери! – крикнула Рейчел, и голос ее резким эхом забился в серой плитке и блестящих зеркалах. Из душа раздалось неожиданно жалкое хныканье, в котором звучал откровенный ужас. Как будто там спрятался ребенок. Удивленная и обеспокоенная, Рейчел осторожно подобралась поближе к душу. Бен шагнул вперед, взялся за бронзовую ручку и открыл дверь. – Боже милостивый! Они увидели голую девушку, жалко скорчившуюся на кафельном полу в темном углу душа и прижавшуюся спиной к стене. На вид ей было не больше пятнадцати-шестнадцати лет, этой, судя по всему, последней – самой последней – жалкой «победе» Эрика. Худенькими руками она прикрывала грудь, но больше из боязни и для защиты, чем из скромности. Ее трясла крупная неуемная дрожь, в широко раскрытых глазах стоял ужас, а лицо было бледным, болезненным, восковым. Возможно, она и была хорошенькой, но наверняка это трудно было сказать, и не из-за темноты в душе, а из-за синяков и ссадин у нее на лице. Огромный синяк красовался под правым глазом, и глаз уже начал затекать. На левой щеке, от угла глаза до подбородка, назревал безобразный кровоподтек. Верхняя губа разбита, из нее все еще текла кровь, весь подбородок в крови. Синяки и кровоподтеки виднелись и на ее руках, и один, самый большой, на левом бедре. Бен отвернулся, чтобы не смущать девушку. Но он был явно потрясен увиденным. Опустив пистолет и наклонившись, Рейчел спросила: – Кто это сделал, милая? Кто это сделал? – Она и сама знала ответ, боялась его услышать, но не могла не спросить. Девушка не сумела ответить. Ее разбитая губа шевельнулась, она попыталась что-то произнести, но они услышали только тоненькое жалобное подвывание, время от времени прерываемое особо сильным приступом дрожи. Она явно была в шоке и не совсем четко воспринимала реальность. Казалось, она только частично осознает присутствие Рейчел и Бена, потому что большая часть ее внимания была сконцентрирована на ее личном, внутреннем ужасе. Хотя она и встретилась с Рейчел глазами, вряд ли она ее видела. Бен протянул руку: – Милая, все в порядке. Все в порядке. Никто тебя больше не обидит. Ты можешь выйти. Мы не позволим никому тебя обидеть. Девушка смотрела сквозь Рейчел и что-то торопливо и тихо бормотала про себя, потрясенная той волной страха, которая недавно пронеслась через ее внутренний мир. Рейчел отдала пистолет Бену, вошла в душ и встала на колени около девушки. Все время тихо и успокаивающе разговаривая с ней, она мягко коснулась ее лица и рук, пригладила взлохмаченные светлые волосы. При первых прикосновениях девушка вздрогнула, как от удара, хотя они явно вывели ее из транса. Она посмотрела уже на Рейчел, а не сквозь нее и позволила уговорить себя встать и выйти из душа, хотя, переступив порог, она снова впала в состояние полуступора, не могла ни отвечать на вопросы, ни просто кивнуть, когда к ней обращались, ни встретиться с Рейчел глазами. – Нам надо доставить ее в больницу, – сказала Рейчел, поморщившись, когда разглядела получше раны на теле девушки. Два ногтя на ее правой руке были почти полностью сорваны и кровоточили; один палец, похоже, сломан. Бен принялся рыться в шкафах и ящиках в поисках одежды, а Рейчел усадила девушку на край кровати и села рядом. Она прислушивалась, не раздастся ли где-либо в доме какой-нибудь посторонний звук. Но ничего не слышала. Тем не менее она продолжала прислушиваться. В дополнение к трусикам, бледно-голубым джинсам, синей клетчатой блузке и паре кроссовок Бен обнаружил целый склад наркотиков. В нижнем ящике одного из прикроватных столиков лежали штук пятьдесят-шестьдесят косячков, полиэтиленовый пакет, набитый яркими таблетками непонятного назначения, и еще один пакет, содержащий примерно пару унций белого порошка. – Наверное, кокаин, – заметил Бен. Эрик наркотиками не баловался: он их презирал. Всегда говорил, что наркотики только для слабых, для неудачников, которые не могут справиться с жизнью на ее собственных условиях. Но, судя по всему, он не находил ничего зазорного в том, чтобы снабжать этим нелегальным зельем своих юных содержанок, обеспечивая таким образом их послушание и зависимость от него и продолжая в то же время растлевать несчастных девчонок. Никогда Рейчел не презирала его так, как в этот момент. Однако, если эта девушка и принимала наркотики, ее нынешнее полубессознательное состояние, сопровождаемое приступами дрожи и время от времени подвыванием, было вызвано не ими, а только шоком и ужасом. Рейчел пришлось одеть девушку, как если бы она была маленьким ребенком. Галантный Бен тактично смотрел в другую сторону. Разыскивая одежду, он наткнулся на сумочку и теперь рылся в ней, чтобы найти какие-нибудь документы. – Ее зовут Сара Киль, ей исполнилось шестнадцать только два месяца назад. Похоже, она приехала с запада, из… Коффивилла, штат Канзас. Еще одна беглянка, подумала Рейчел. Возможно, сбежала от кошмаров домашней жизни. А возможно, из бунтарей, отказывающихся подчиняться дисциплине и считающих, что если жить самостоятельно, без всяких ограничений, то жизнь станет сплошным блаженством. Вот и едут они в Лос-Анджелес попробовать себя в кино, мечтают стать звездами. Или просто ищут разнообразия, избавления от скучной монотонности равнин Канзаса. Вместо ожидаемой романтики и блеска Сара Киль нашла то, что находит большинство подобных ей девиц, когда рушатся радужные калифорнийские надежды: тяжелую, бездомную жизнь на улице и в конце концов – заботливое внимание сутенеров. Эрик, по всей видимости, либо выкупил ее у кого-нибудь из них, либо разыскал сам, охотясь за свежей плотью, которая помогла бы ему чувствовать себя молодым. Став игрушкой богатого человека, поселившись в дорогом доме в Палм-Спрингс и имея столько наркотиков, сколько душа пожелает, Сара, безусловно, стала убеждать себя, что предназначена судьбой для сказочной жизни. Эта наивная девочка не могла осознать всей глубины опасности, в которую была вовлечена, не могла даже представить себе тот кошмар, что однажды войдет в ее жизнь и превратит ее в ничего не соображающее и онемевшее существо. – Помоги мне отвести ее в машину, – попросила Рейчел, закончив одевать девушку. Бен обхватил ее за талию с одной стороны, Рейчел – с другой, и хотя Сара самостоятельно передвигала ногами, без поддержки она бы несколько раз упала. Колени у нее подгибались. Летний ветерок доносил до них запах жасмина, но он же и шевелил кусты, заставляя Рейчел в страхе вглядываться в темноту. Они посадили Сару в машину и пристегнули привязным ремнем, на котором она тут же обвисла, опустив голову. В «Мерседесе-560» можно было разместить и третьего человека, только ему приходилось сидеть боком в открытом багажном отделении за двумя передними сиденьями, где было тесновато. Бен не подходил по размерам, так что втиснуться туда пришлось Рейчел, а Бен сел за руль. Когда они съехали с дорожки, из-за угла показалась машина, осветив их светом передних фар, а когда выехали на улицу, машина сделала рывок, устремляясь прямо на них. Сердце Рейчел бешено забилось, и она воскликнула: – Черт возьми, это они! Приближающаяся машина намеревалась встать поперек улицы, чтобы преградить им дорогу. Не тратя времени на вопросы, Бен немедленно свернул, крепко ухватившись за руль, и оставил другую машину позади. Вдавил в пол педаль газа, шины взвизгнули, «Мерседес» прыгнул вперед и, набрав приличную скорость, помчался мимо низких темных домов. Впереди виднелся перекресток, вынуждающий их свернуть или вправо, или влево, так что Бену пришлось притормозить. Рейчел, наклонив голову, посмотрела в заднее стекло, к которому была прижата, и увидела, что какой-то «Кадиллак» шел за ними очень близко, очень, очень близко. Бен взял поворот на большой скорости, машина опасно накренилась, и Рейчел силой инерции выбросило бы из нее, не будь она так плотно втиснута в багажное отделение за сиденьями. Там не было места, чтобы шевельнуться, и не нужно было ни за что держаться, но она все равно вцепилась в спинку Сариного сиденья, потому что чувствовала себя так, будто мир рушился вокруг нее. «Господи, пожалуйста, пусть машина не перевернется», – взмолилась она. «Мерседес» не перевернулся, напротив, он выбрался на прямой участок и прибавил скорости. Зато «Кадиллак» едва не опрокинулся на повороте, и перестаравшийся водитель так резко повернул руль, что чуть не врезался в «Корвет», припаркованный неподалеку. В воздух взлетели искры и рассыпались по асфальту. От удара «Кадиллак» вильнул, и сначала казалось, что он врежется в машины, стоящие на другой стороне, но водителю удалось справиться с ним. Слегка отстав, он снова решительно устремился в погоню. Бен бросил маленький «Мерседес» еще в один поворот, на этот раз не такой крутой, и полтора квартала держал педаль газа на пределе, так что они больше напоминали ракету, чем автомобиль. Когда Рейчел почувствовала, что ее вжимает в стенку с такой силой, что, казалось, они вот-вот преодолеют силу земного притяжения и взлетят на орбиту, Бен проделал какие-то манипуляции с тормозами с легкостью великого пианиста, исполняющего «Лунную сонату», и при подъезде к следующему указателю «Стоп», которому не собирался повиноваться, повернул руль так резко, как только отважился. Со стороны могло показаться, что «Мерседес» просто слетел с той улицы, по которой ехал, и исчез на дороге, ответвляющейся влево. Уходя от погони, Бен показал такой же высокий класс, как недавно в рукопашном бою. Рейчел хотелось спросить: «Кто, черт возьми, ты есть на самом деле, ведь не скромный же торговец недвижимостью и коллекционер игрушечных поездов, любящий музыку свинг?» Но она ничего не сказала, боясь отвлечь его внимание, – ведь если она отвлечет его на такой скорости, они обязательно перевернутся или, еще хуже, обязательно погибнут. Бен знал, что «Мерседес-560» легко обойдет «Кадиллак» на открытом шоссе, но на таких узких улицах, во избежание превышения скорости кое-где перерезанных специальными заграждениями, дело обстояло иначе. Вдобавок, по мере того, как они приближались к центру города, попадалось все больше светофоров и ему приходилось хоть немного снижать скорость на перекрестках даже в это мертвое время суток, чтобы избежать прямого столкновения с каким-нибудь редким любителем ночных автомобильных прогулок. К счастью, «Мерседес» брал повороты в тысячу раз лучше «Кадиллака», так что Бену не приходилось так сбрасывать скорость, как их преследователям, и каждый раз, как он сворачивал на новую улицу, он немного отрывался от «Кадиллака», которому не удавалось сократить разрыв на следующем прямом отрезке пути. К тому времени, как Бен, постоянно сворачивая, приблизился на квартал к Палм-Каньон-драйв, «Кадиллак» отстал от «Мерседеса» на полтора квартала и продолжал отставать. Бен уже уверился, что ему удастся стряхнуть со своего хвоста этих поганцев, кто бы они ни были, как вдруг он заметил полицейскую машину. Она была припаркована впереди целой шеренги машин у поворота на Палм-Каньон, всего в квартале от них. По-видимому, полицейский увидел в зеркальце, что Бен мчится, как камень, пущенный из пращи, потому что на крыше машины загорелась сине-красная мигалка, ясно видимая впереди по правую сторону. – Ура! – обрадовался Бен. – Нет! – крикнула за его спиной Рейчел прямо ему в ухо. – Нет, мы не можем обратиться к полиции! Мы умрем, если обратимся к полиции. Тем не менее, приближаясь на бешеной скорости к полицейской патрульной машине, Бен начал тормозить, потому что она так и не объяснила ему, почему они не могут положиться на полицию и попросить защиты, а по характеру своему он был человеком, который не верил, что можно подменять собой закон. К тому же те парни в «Кадиллаке» наверняка дадут деру, увидев полицейских. – Нет! – снова закричала Рейчел. – Бенни, ради Бога, доверься мне, слышишь? Мы умрем, если остановимся. Они вышибут нам мозги, можешь быть в этом уверен. Бена обидело ее обвинение в недоверии к ней. Он доверял ей, видит Бог, доверял полностью, потому что любил ее. Он ни хрена не понимал, особенно сегодня, но он ей доверял, и это обвинение было ему как острый нож в сердце. Он снял ногу с тормоза и снова нажал на педаль газа, промчавшись мимо черно-белой машины с такой скоростью, что свет от ее вращающейся мигалки только раз мелькнул в «Мерседесе», а через секунду они были уже далеко. Обернувшись, Бен разглядел двух ошеломленных полицейских. Он решил, что они дождутся второй машины и погонятся за обеими, а это было бы здорово, просто здорово, потому что парни в «Кадиллаке» не смогут догнать его и пристрелить, имея на хвосте полицейскую машину. Но, к великому огорчению и удивлению Бена, полицейские рванули прямо за ним. Взревела сирена. Возможно, они были так изумлены видом «Мерседеса», мчавшегося на них со скоростью ракеты, что не заметили другой машины сзади. Или, может быть, они и увидели «Кадиллак», но были слишком поражены «Мерседесом» и не поняли, что вторая машина приближается к ним практически с той же скоростью. Но что бы они там ни думали, они сорвались с места и повисли у Бена на хвосте, когда он сворачивал на Палм-Каньон-драйв. Бен повернул с бесшабашным нахальством каскадера, уверенного, что специальные стабилизаторы его машины, противоударные устройства и другие хитрые приспособления делают любой рискованный маневр безопасным, вот только у него-то не было этого хитрого оборудования. Он понял, что плохо рассчитал, что едва не превратил Рейчел, Сару и себя в консервы, в подобие колбасного фарша внутри дорогого немецкого металла. Машина наклонилась набок, двигаясь на двух колесах, послышался запах жженой резины, казалось, целый час они находились на грани, но милостью Божией и благодаря таланту конструкторов «Бенца» машина, подпрыгнув, снова встала на все четыре колеса. Каким-то чудом шины остались целы, вот только Рейчел ударилась головой о потолок и с такой силой выдохнула, что Бен почувствовал тепло ее дыхания у себя на шее. Он заметил старика, выгуливающего палевого коккер-спаниеля, когда машина еще продолжала подпрыгивать на рессорах. Они переходили улицу в середине квартала как раз в тот момент, когда «Мерседес» вырвался из-за угла, как черт из табакерки. Он надвигался на них с жуткой скоростью. Они застыли в удивлении и страхе, и человек, и собака, головы подняты, глаза расширены. Старику было лет девяносто, собака тоже выглядела престарелой, и им было совершенно нечего делать на улице в два часа ночи. Им полагалось спать и видеть сны о фонарных столбах и хорошо подогнанных зубных протезах, но тем не менее они были здесь. – Бенни! – закричала Рейчел. – Вижу, вижу! Он знал, что остановиться вовремя не сможет, так что не только нажал на тормоза, но и повернул машину поперек Палм-Каньон, что заставило «Мерседес» круто развернуться, одновременно заскользив юзом. В результате они развернулись на сто восемьдесят градусов и остановились на противоположной стороне. К тому времени, как Бен рванулся в северном направлении, старик с собакой уже доплелись до безопасного тротуара, а полицейская машина приблизилась к ним почти вплотную. В зеркальце Бен видел, что «Кадиллак» тоже свернул за угол и продолжает гнаться за ними, невзирая на присутствие полицейской машины. С ума сойти, «Кадиллак» даже пытался обогнать ее! – Они полные придурки, – заметил Бен. – Хуже, – простонала Рейчел, – значительно хуже. Сидящая на пассажирском месте Сара Киль настойчиво издавала какие-то звуки, но, казалось, вовсе не осознавала грозящей опасности. Кошмар дикой гонки не испугал ее, а только поднял со дна памяти воспоминания о другом, худшем кошмаре, который ей пришлось пережить немного раньше. Набирая скорость и устремляясь на север по Палм-Каньон, Бен снова взглянул в зеркальце и увидел, что «Кадиллак» поравнялся с полицейской машиной. Казалось, они соревнуются друг с другом, кто кого обгонит, просто две машины с людьми, решившими позабавиться. Выглядело это… надо прямо сказать, глупо. Но неожиданно перестало казаться глупым, так как стало ужасающе ясно, чего хотят парни из «Кадиллака», потому что из окна машины вылетели повторяющиеся вспышки и раздалось тра-та-та-та выстрелов из автоматического оружия. Они стреляли в полицейских из автомата, как будто дело происходило не в Палм-Спрингс, а в Чикаго в буйные двадцатые годы. – Они стреляют в полицейских! – воскликнул Бен, удивившись, как никогда не удивлялся в жизни. Полицейская машина потеряла управление, выскочила на тротуар, пересекла его и врезалась в зеркальную витрину элегантного магазинчика одежды, но парень в «Кадиллаке» все еще продолжал высовываться из окна и стрелять в полицейскую машину, пока она была в пределах досягаемости. – Ой, ой, ой! – застонала Сара. Она извивалась и всхлипывала, как будто на нее сыпались удары. Видимо, она снова переживала то, что было с ней недавно. На опасность, грозящую ей в настоящий момент, она по-прежнему внимания не обращала. – Бенни, ты снизил скорость, – настойчиво проговорила Рейчел. Потрясенный увиденным, он машинально ослабил давление на педаль газа. «Кадиллак» приближался к ним так же хищно, как акула надвигается на какого-нибудь одинокого пловца. Бен попытался продавить педалью газа пол, и «Мерседес» отреагировал на это, как кот, которому дали пинка под зад. Они вырвались на Палм-Каньон-драйв, которая на довольно большом отрезке была совершенно прямой, и Бену удалось несколько оторваться от «Кадиллака» еще до поворотов. А потом он начал раз за разом поворачивать, направляясь теперь в западную часть города, выше к холмам, затем снова вниз к югу, через старые жилые кварталы, где деревья, посаженные вдоль дороги, образовали своими кронами туннель, затем опять через более новые районы, где деревья и кустарники были еще редкими и низенькими и не могли скрыть, что город на самом деле построен в пустыне. И с каждым поворотом увеличивался разрыв между ними и убийцами в «Кадиллаке». – Они прикончили двух полицейских, – произнес наконец пораженный Бен, – только потому, что те попались на пути. – Они хотят заполучить нас любой ценой, – ответила Рейчел. – Именно это я и пытаюсь тебе все время втолковать. Они хотят заполучить нас любой ценой. Теперь «Кадиллак» был от них в двух кварталах. Еще пять или шесть поворотов, и Бен окончательно оторвется от них, потому что они не смогут видеть «Мерседес» и не будут знать, куда он свернул. К собственному удивлению, заговорив, Бен заметил дрожь в своем голосе, эдакую вибрирующую нотку, которая ему сильно не понравилась: – Но, черт побери, у них, по сути, не было шансов нас поймать. Их развалюха не идет ни в какое сравнение с нашей красавицей. Они же это видели. Должны были видеть. Один шанс из ста. В лучшем случае. Один шанс из ста, и они все равно убивают полицейских. Он сделал еще один резкий скользящий поворот и выехал на новую улицу. – О, Боже мой, Боже мой, Боже мой! – тихо простонала Сара, съезжая по сиденью так низко, как только позволял ремень. Она снова обхватила себя руками, как делала в душе, когда была голой. За дальним поворотом сзади показались огни все более отстающего «Кадиллака». Бен повернул еще раз и помчался по темной сонной улице, застроенной старыми и уже несколько обветшавшими домами, не соответствующими представлению Торговой палаты об образе Палм-Спрингс. – Но ты говорила, что парни в «Кадиллаке» доберутся до тебя быстрее, если ты обратишься в полицию. – Да. – Тогда почему они не захотели, чтобы полицейские нас остановили? – Дело в том, что, если я буду под охраной полиции, меня легче будет найти, – объяснила Рейчел. – У меня вообще не будет никаких шансов. Но тогда меня нельзя будет убить по-тихому, все может выйти наружу. А люди в «Кадиллаке» предпочли бы разделаться со мной один на один, даже если им потребуется для этого больше времени. Фары «Кадиллака» еще не показались, а Бен снова свернул. Еще минута – и им его не догнать. – Какого дьявола им от тебя нужно? – спросил он. – Две вещи. Первое… секрет, который, как они считают, я знаю. – А ты знаешь? – Нет. – А что второе? – Другой секрет, который я знаю. Тут мы с ними на равных. Они тоже уже знают и хотят помешать мне кому-либо раскрыть его. – И что это? – Если я тебе расскажу, у них будет столько же оснований убить тебя, как и меня. – У меня создалось впечатление, что они уже гоняются и за моей задницей, – возразил Бен. – Я слишком глубоко завяз. Так что выкладывай. – Следи за дорогой, – велела она. – Рассказывай. – Не сейчас. Ты должен сосредоточиться и уйти от них. – Об этом не волнуйся и не пытайся, черт возьми, оправдывать этим свое молчание. Еще один поворот, и нам не о чем беспокоиться. Тут лопнула правая передняя шина. Глава 10 Гвозди Для Джулио и Риза эта ночь была длинной. К 0.32 последний мусор в контейнере был просмотрен, но голубую туфлю Эрнестины Фернандес так и не нашли. После того как с мусором было покончено и тело увезли в морг, другие детективы отправились бы немного поспать, чтобы со свежей головой начать следующий день. Но только не лейтенант Джулио Вердад. Он хорошо знал, что в первые часы после обнаружения тела след самый свежий. Кроме того, каждый раз после получения нового задания по меньшей мере сутки он плохо спал, никак не мог смириться с ужасом насильственной смерти. К тому же в данном случае он испытывал особую ответственность перед жертвой. По причинам, которые для других вряд ли показались бы достаточно обоснованными, но которые для него были решающими, он чувствовал себя в большом долгу перед Эрнестиной. Найти того, кто ее убил, стало для Джулио не просто работой, а делом чести. Риз Хагерсторм, его напарник, следовал за ним, не жалуясь на позднее время. Ради Джулио, и только ради него, он готов был работать круглосуточно, отказывая себе не только в сне, но и в выходных, обедах и ужинах, и вообще способен был идти на любые жертвы. Джулио знал, что, если когда-нибудь понадобится заслонить его спиной и умереть за него, этот крупный мужик не станет колебаться ни одной секунды. Оба они знали это сердцем, чувствовали нутром, но никогда не обсуждали. В 0.41 они сообщили о смерти Эрнестины ее родителям, вместе с которыми она жила в скромном домике между двумя магнолиями, немного восточнее Мейн-стрит. Семья уже спала, и страшному известию сначала не поверили, убежденные, что Эрнестина дома и тоже спит. Но, разумеется, ее постель была пуста. Хотя у Хуана и Марии Фернандес было шестеро детей, они восприняли этот удар, как будто Эрнестина их единственный ненаглядный ребенок. Мария сидела на розовом диване в гостиной, стоять она не могла. Рядом с ней поместились два ее младших сына – оба еще подростки – с покрасневшими глазами и чересчур потрясенные, чтобы заботиться о сохранении внешней мужественности и невозмутимости, за которыми обычно прячут свои переживания мальчики-латиноамериканцы. Мария держала в руках фотографию Эрнестины в рамке, плакала и вспоминала, какая у нее была замечательная дочь. Другая ее дочь, девятнадцатилетняя Лаурита, сидела одна в столовой, безутешная, никого к себе не подпуская, сжимая в руках четки. Хуан Фернандес как маятник ходил по комнате, сжав челюсти и яростно моргая, чтобы сдержать слезы. Ему, как главе семьи, необходимо было служить всем примером, держать себя в руках, не дрогнуть и не сломаться перед этим визитом к ним muerta[7 - Смерть (исп.).]. Но задача оказалась непосильной, и он дважды удалялся в кухню, и из-за закрытых дверей слышались его сдавленные рыдания. Джулио не мог ничем облегчить их горе, но он сумел внушить им веру в справедливость и возмездие, возможно, потому, что его собственный долг перед Эрнестиной был для него абсолютно ясен и от него исходило ощущение непреклонного упорства – сродни упорству гончей, идущей по следу. Или причиной была его жгучая ярость по поводу существования смерти, смерти вообще, которая ясно читалась по его лицу, глазам и голосу. Эта ярость кипела в нем уже долгие годы, прошедшие с того дня, когда он увидел крыс, перегрызающих горло маленькому брату, и к настоящему времени ее огонь разгорелся так ярко, что стал заметен всем. От мистера Фернандеса Джулио и Риз узнали, что Эрнестина ушла на весь вечер со своей лучшей подругой Бекки Клинстад, с которой они вместе работали официантками в местном мексиканском ресторане. Они уехали на машине Эрнестины – серо-синем «Форде» десятилетней давности. – Если такое случилось с Эрнестиной, – сказал мистер Фернандес, – то где же бедняжка Бекки? С ней, наверное, тоже что-то стряслось. Что-то ужасное. Из кухни Фернандесов Джулио позвонил семье Клинстад, живущей в Ориндже. Бекки – Ребекка – домой еще не приходила. Ее родители не волновались, потому что она была женщиной взрослой, а еще потому, что те дискотеки, куда любили ходить Бекки и Эрнестина, работали до двух часов утра. Но теперь они начали волноваться. 1.20 ночи. Джулио сидел за рулем неприметного седана, припаркованного напротив дома семьи Фернандес, бессмысленно уставясь в ночь, благоухающую магнолией. Сквозь открытые окна доносился шорох листьев, потревоженных легким июньским ветерком. Холодный, тоскливый звук. Риз воспользовался установленным на консоли компьютером, чтобы передать в участок последние данные и объявить розыск серо-синего «Форда». Он узнал его номерной знак у родителей Эрнестины. – Посмотри, нет ли там для нас чего, – попросил Джулио. Ему не стоило сейчас прикасаться к компьютеру. Он был в ярости, и ему хотелось что-нибудь разбить – все равно что, – ударить обоими кулаками, а если у него что-нибудь не заладится с компьютером или он по ошибке нажмет не на ту клавишу, то, пожалуй, выместит свое зло на машине просто потому, что она подвернулась под руку. Риз вызвал банки в главном полицейском управлении и запросил введенную туда информацию. По дисплею побежали бледно-зеленые, слегка мерцающие буквы. То был отчет полицейских, которых Джулио отправил в морг, чтобы они убедились, не принадлежат ли скальпель и окровавленный халат, найденные в мусорном контейнере, кому-нибудь конкретно. Официальные лица в морге подтвердили, что из кладовки исчезли скальпель, лабораторный халат, хирургическая одежда, включая шапочку, и пара туфель, пропитанных антистатиком. Однако никто из тамошних работников не был связан с кражей этих предметов. Подняв глаза от дисплея и снова уставившись в ночь, Джулио сказал: – Это убийство как-то связано с исчезновением тела Эрика Либена. – Может, просто совпадение, – заметил Риз. – Ты веришь в совпадения? Риз вздохнул. – Нет. О лобовое стекло бился мотылек. – Может, тот, кто украл труп, убил Эрнестину? – предположил Джулио. – Зачем? – А вот это нам предстоит выяснить. Он включил мотор, и они уехали от порхающего мотылька и перешептывающихся листьев. Джулио свернул на север и поехал прочь из делового района Санта-Аны. Он ехал по Мейн-стрит, где горели яркие фонари, но в нем самом царила непроглядная тьма, и от нее было не уйти. 1.38 ночи. До дома в стиле испанского модерна, принадлежащего Эрику Либену, они доехали быстро, потому что все улицы были пусты. В этом богатом районе ночь казалась особенно тихой. Их шаги по покрытой плиткой дорожке гулко отдавались в тишине, а когда они нажали кнопку звонка, звук донесся до них как с самого дна глубокого колодца. Ни Джулио, ни Риз никакими полномочиями в Вилла-Парке не обладали. Он вообще находился на довольно приличном расстоянии от их участка. Однако в округе Ориндж, представлявшем, по существу, один большой растянутый город, разделенный на много жилых районов, преступники редко брали в расчет необходимость придерживаться одного района, контролируемого определенным полицейским участком. И если возникала потребность собрать улики в другом районе, нужно было взять с собой сопровождающего из местной полиции, или получить соответствующее разрешение, или попросить коллег самих проделать нужную работу. Обычно такие просьбы встречались благосклонно. Но на все эти формальности требовалось время, так что Джулио и Риз частенько обходились без них. Они ехали туда, куда им было нужно, разговаривали с тем, с кем нужно, и извещали местные власти только в тех случаях, когда обнаруживали что-то важное по делу или если ситуация грозила перерасти в столкновение. Мало кто из детективов действовал так смело. Несоблюдение формальностей могло кончиться выговором. Повторные нарушения правил могли рассматриваться как огорчительное отсутствие уважения к порядку и наказываться временным отстранением от работы. Слишком большое количество подобных нарушений – и даже самый лучший полицейский мог забыть о повышении и начать волноваться, удастся ли ему дослужить до пенсии. Все эти соображения не слишком волновали Джулио и Риза. Разумеется, им хотелось получить повышение. И до пенсии дослужить. Но гораздо важнее карьеры и финансового благополучия было для них довести свои расследования до конца и засадить убийц в тюрьму. Тот не полицейский, кто не рискует жизнью ради своих идеалов, а если ты рискуешь жизнью, стоит ли волноваться о таких мелочах, как прибавка к зарплате или пенсионный фонд. Когда никто не вышел на звонок, Джулио подергал дверь, но она была заперта. Он не стал пытаться открыть замок или взломать его. Поскольку ордера на обыск у них не было, для того чтобы проникнуть в дом Либена, им требовался предлог, хотя бы предположение, что там имеют место какие-то преступные действия, что могут пострадать невинные люди и их присутствие там вызвано острой необходимостью. Когда они обошли дом, то увидели то, кто искали: разбитое стекло огромного окна, ведущего с террасы в кухню. Разумеется, профессиональный долг тут же заставил их предположить худшее: вооруженный преступник, разбив окно, ворвался в дом с целью грабежа или причинения вреда его законным обитателям. Вытащив револьверы, они осторожно вошли. Под ногами хрустели осколки стекла. Они переходили из комнаты в комнату, всюду зажигая свет, и увидели достаточно, чтобы оправдать свое вторжение. Кровавый отпечаток ладони на подлокотнике белого дивана в гостиной. Полный хаос в спальне хозяина. А в гараже… они нашли серо-синий «Форд» Эрнестины Фернандес. При осмотре машины Риз обнаружил пятна крови на заднем сиденье и на ковриках под ногами. – Некоторые еще липкие, – заметил он. Джулио подергал крышку багажника и обнаружил, что тот открыт. Внутри опять была кровь, а еще сломанные очки и… одна голубая туфля. Туфля принадлежала Эрнестине, и при виде ее Джулио почувствовал, как что-то сжалось у него в груди. Насколько Джулио было известно, Эрнестина очков не носила. Но на фотографиях, которые он рассматривал в доме Фернандесов, ее лучшая подруга и коллега-официантка Бекки Клинстад почти везде была в похожих очках. По-видимому, обе женщины были убиты и засунуты в багажник «Форда». Позднее тело Эрнестины оказалось в мусорном контейнере. Но что случилось с другим телом? – Позвони в местную полицию, – велел Джулио. – Пора начать соблюдать формальности. 1.52 ночи. Возвращаясь от своего седана, Риз задержался, чтобы открыть электрические двери гаража и избавиться от запаха крови, поднимающегося из открытого багажника «Форда» и достигшего уже самого дальнего уголка длинного помещения. Как раз когда двери пошли вверх, он заметил в углу брошенную кем-то больничную одежду и пару туфель. – Джулио! Подойди-ка посмотри. Джулио внимательно рассматривал окровавленный багажник, боясь до чего-нибудь дотронуться и уничтожить драгоценные улики, но одновременно стараясь не упустить ни малейшей детали. Он подошел к Ризу, стоящему около брошенных тряпок. – Что, черт бы побрал, происходит? – спросил Риз. Джулио промолчал. – Вечер начался с пропажи одного трупа, – продолжал Риз. – Теперь пропали два – Либена и этой девушки, Клинстад. И мы нашли третий труп, который бы с радостью не находили. Если кто-то коллекционирует трупы, то почему он не присоединил к своей коллекции тело Эрнестины Фернандес, а? Раздумывая над странными находками и непонятной связью между кражей трупа Либена и убийством Эрнестины, Джулио машинально поддернул рукава сорочки и поправил галстук и запонки. Даже в летнюю жару он всегда носил галстук и рубашку с длинными рукавами, чего некоторые детективы не делали. Но Джулио считал, что детектив – это что-то вроде священника. Он тоже выполняет священные обязанности, трудится на благо Богов Справедливости и Правосудия, и потому одеваться неофициально казалось ему таким же богохульством, как если бы священник служил мессу в джинсах и майке. – Местные едут? – спросил он Риза. – Да. И как только мы им все объясним, нам придется поехать в Пласеншию. Джулио удивился. – В Пласеншию? Зачем? – Я проверил сообщения, когда ходил к машине. Там есть важное из участка. Полиция в Пласеншии нашла Бенни Клинстад. – Где? Живую? – Мертвую. В доме Рейчел Либен. Пораженный, Джулио повторил вопрос, который Риз задал несколько минут назад: – Что, черт бы побрал, происходит? 1.58 ночи. Чтобы попасть в Пласеншию, им пришлось проехать из Вилла-Парка через часть округов Ориндж и Анахим и по Тастин-авеню на мост через реку Санта-Ана, которая в это засушливое время года полностью пересохла. Они проехали мимо нефтяных скважин, где огромные насосы, подобно молящимся шаманам, качались вверх и вниз, еле различимые во мраке, и их непонятные и слегка таинственные контуры делали ночную темноту еще более зловещей. Пласеншия считалась одним из наиболее спокойных городков, где жили обеспеченные, но не слишком богатые люди, жили комфортабельно и спокойно. За ним не числилось никаких ужасных недостатков, не было у него и особых преимуществ перед другими городами, за исключением, пожалуй, огромных и великолепных финиковых пальм, высаженных вдоль некоторых его улиц. На улице, где стоял дом Рейчел, пальмы были особенно развесистыми и красивыми, и их нависающие над дорогой широкие листья казались горящими при свете красных мигалок «Скорой помощи» и множества полицейских машин, припаркованных под ними. У дверей дома Риза и Джулио встретил местный полицейский в форме по имени Орин Малвек. Он был бледен. И глаза какие-то странные, как будто он только что увидел нечто такое, что бы ему, будь его воля, никак не хотелось помнить, но что он в то же время никогда не сможет забыть. – Соседка позвонила. Видела, как из дома выбежал человек, который ей чем-то показался подозрительным. Когда мы приехали проверить, дверь была настежь открыта и везде горел свет. – Миссис Либен дома не было? – Нет. – И не знаете, где она? – Нет. – Малвек снял фуражку и нервно пригладил волосы. – Господи, – проговорил он, обращаясь больше к самому себе, чем к Джулио и Ризу. Потом добавил: – Нет, миссис Либен уехала. Но в спальне миссис Либен мы нашли тело мертвой женщины. Направляясь за Малвеком в дом, Джулио сказал: – Ребекку Клинстад. – Угу. Малвек провел Джулио и Риза через уютную гостиную в персиковых и белых тонах с синей мебелью и бронзовыми лампами. – Как вы узнали, кто покойная? – На ней был медальон с медицинским предупреждением, – объяснил Малвек. – По поводу разных аллергий, включая на пенициллин. Вы знаете эти медальоны? Имя, адрес, состояние здоровья. А до вас мы быстро добрались, потому что запросили наш компьютер проверить Бекки Клинстад по банку данных и получили ответ, что вы ее разыскиваете в Санта-Ане в связи с убийством Фернандес. – Банк данных по борьбе с преступностью, которым с помощью компьютеров пользовались всевозможные полицейские организации для обмена информацией, был новинкой, естественным результатом компьютеризации управления шерифа и местных полицейских участков. С его помощью удавалось сэкономить часы, а иногда и дни, поэтому Джулио в очередной раз порадовался, что работает полицейским в компьютерную эпоху. – Женщину здесь убили? – спросил Джулио, пока они огибали внушительного лаборанта, осматривающего мебель в поисках отпечатков пальцев. – Нет, – ответил Малвек, – слишком мало крови. – Он все еще продолжал приглаживать пальцами волосы. – Убили в другом месте и… привезли сюда. – Зачем? – Вы увидите зачем. Но, черт возьми, вряд ли вы поймете зачем. Раздумывая над этим загадочным заявлением, Джулио шел за Малвеком в хозяйскую спальню. Остановившись на пороге, он открыл рот от изумления и на какое-то время потерял способность дышать. За его спиной Риз произнес: – Твою мать! Обе прикроватные лампы горели, и однако в углах комнаты было темновато. Тело Ребекки Клинстад располагалось в самом ярко освещенном месте – рот открыт, глаза расширены при встрече со смертью. Она была раздета донага и распята прямо над большой кроватью. По гвоздю через каждую ладонь. По гвоздю под каждым локтем. По гвоздю через каждую ступню. А из ямочки под горлом торчал костыль. То не была классическая форма распятия, потому что ноги были неприлично раздвинуты, но что-то очень похожее. Полицейский фотограф все еще продолжал делать снимки в самых разных ракурсах. С каждой вспышкой мерещилось, что мертвая женщина на стене движется. Разумеется, это было игрой воображения, но казалось, что она дергается на гвоздях, которыми прибита к стене. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/din-kunc/prizrachnye-ogni/?lfrom=334617187) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Один из рыцарей Круглого стола, сын Ланселота, здесь – рыцарь, защитник. (Здесь и далее примечания редакции.) 2 1 миля сухопутная равна 1,609 км. 3 1 фут (12 дюймов) равен 0,3048 м. 4 1 ярд равен 0,9144 м. 5 1 унция равна 28,35 г. 6 Воры (итал.). 7 Смерть (исп.).
КУПИТЬ И СКАЧАТЬ ЗА: 129.00 руб.