Хороший день для кенгуру (сборник)
Хороший день для кенгуру (сборник)
Харуки Мураками
Мураками-мания
Кенгуру-композитор, стопроцентная девушка, вампир в такси, Человек-Овца, тонгарские вороны, девушка из Ипанемы, Птица-Поганка, тюлени, которые жить не могут без визиток… Все они и многие другие – герои классического сборника рассказов Харуки Мураками «Хороший день для кенгуру» (1986). Истории самого популярного в мире японского писателя нежны, глубоки, сюрреалистичны, призрачны и загадочны, как его романы. Проза высокой пробы.
В соответствии с авторским замыслом полностью сборник публикуется на русском языке впервые.
Харуки Мураками
Хороший день для кенгуру
© С. Логачев, перевод на русский язык, 2016
© Издание на русском языке, оформление. ООО Издательство «Э», 2016
* * *
Хороший день для кенгуру
В вольере за оградой жили четыре кенгуру. Один самец, две самки и детеныш, недавно появившийся на свет.
У вольера кроме нас – никого. Зоопарк, собственно говоря, не из тех, где собираются толпы народа. К тому же было утро понедельника, и зверей в клетках оказалось куда больше, чем посетителей, пришедших на них поглазеть.
Мы, конечно же, пришли ради кенгуренка. Кроме него, смотреть там было не на что.
О том, что у кенгуру родился малыш, мы узнали месяц назад из газеты и весь этот месяц ждали подходящего утра, чтобы поехать на него поглядеть. Однако такое утро все никак не приходило. То вдруг с утра зарядит дождь. На следующее утро – то же. На следующее-следующее выяснится, что земля раскисла от влаги. Потом два дня подряд дул какой-то противный ветер. То вдруг у моей девушки зуб разболелся, то мне понадобилось по делам в местную управу.
Так прошел месяц.
По правде сказать, совершенно незаметно. Спросите: что за это время произошло? Даже не знаю, что сказать. Кажется, столько всего было, но вроде ничего и не было. Я бы и не заметил, что целый месяц пролетел, если бы не человек, который явился за деньгами на газетную подписку на следующий месяц.
И все же утро, когда мы пошли смотреть на кенгуру, наступило. Мы проснулись в шесть часов, раздвинули шторы и сразу поняли: день для свидания с кенгуру – самый подходящий. Умылись, позавтракали, покормили кошку, успели постирать и, надев кепки с козырьком от солнца, вышли из дома.
– Этот кенгуренок еще живой? Как ты думаешь? – спросила меня девушка, когда мы уже ехали в электричке.
– Думаю, живой. Чего ему сделается? В газетах не писали, что он умер.
– Может, он заболел, и его отвезли в лечебницу?
– Тогда должны были об этом написать.
– А вдруг у нее нервный стресс и она забилась куда-нибудь?
– Ты о ком? О кенгуренке?
– Дурак. О мамаше его. Залезла вместе с малышом в темный угол и сидит там.
Меня всегда восхищала ее способность выдумывать самые разные вещи.
– Мне кажется, мы кенгуренка больше не увидим, если сейчас упустим.
– Да?
– А ты вообще раньше видел кенгурят?
– Не-а.
– Думаешь, еще увидишь? Уверен?
– Ну, как сказать? Не знаю.
– Вот поэтому я и беспокоюсь.
– Послушай, – возразил я. – Может, так оно и есть, как ты говоришь, но я, к примеру, никогда не видел, как жираф рожает. Или плавающего кита. Чего тогда из кенгуренка проблему делать?
– Потому что это кенгуренок, – ответила она.
Я замолчал и уткнулся в газету. Мне еще ни разу не удавалось ее переспорить.
Кенгуренок, естественно, оказался живехонек. Он (или она) выглядел гораздо крупнее, чем на фото в газете, и жизнерадостно скакал по вольеру. То уже был не кенгуренок, а маленький кенгуру. Этот факт слегка разочаровал мою девушку.
– Он уже не похож на кенгуренка.
– Похож, похож, – утешил я ее.
– Надо было раньше приехать.
Я сходил в киоск и принес две порции шоколадного мороженого. Моя девушка все еще стояла, опершись на ограду, и не сводила глаз с кенгуру.
– Нет, это уже не кенгуренок, – повторила она.
– И что? – поинтересовался я, вручая ей мороженое.
– Если бы он был кенгуренком, то сидел бы у матери в сумке.
Я кивнул и лизнул мороженое.
– А он не сидит.
Мы поискали глазами мать. Отца-кенгуру вычислили сразу – самый здоровый и самый спокойный. Самец с сокрушенным видом композитора, горюющего по увядшему таланту, разглядывал сваленные в кормушке зеленые листья. Две самки были совершенно одинаковые – и телом, и цветом, и мордой. Мамашей могла быть любая.
– Интересно, кто из них мать, а кто – нет? – сказал я.
– Угу.
– А чего тогда здесь вторая делает? Та, которая не мать.
– Не знаю, – отвечала моя девушка.
Тем временем кенгуренок, не обращая ни на кого внимания, носился по кругу, потом вдруг без всякого смысла принимался рыть передними лапами ямки в земляном полу. Он (или она), похоже, понятия не имел, что такое скука. Поскакав вокруг отца, пожевав травки и покопавшись в земле, детеныш сунулся к самкам, прилег, тут же вскочил и снова заметался по вольеру.
– Почему кенгуру так быстро скачут? – спросила моя девушка.
– От врагов удирают.
– От врагов? Каких еще врагов?
– От людей, – сказал я. – Те их бумерангами убивают и едят.
– А зачем кенгурята к матери в сумку лезут?
– Чтобы вместе убежать. Они же маленькие, быстро бегать не умеют.
– Значит, мать их защищает?
– М-м. Малышей всегда защищают.
– И сколько это длится?
Надо было побольше почитать про кенгуру в какой-нибудь книжке о животных. Ясно же было, что такой разговор начнется.
– Месяц или два. Так я думаю.
– Ну! А этому кенгуренку только месяц. – Она показала на него пальцем. – Ему как раз в сумке сидеть.
– Угу, – промычал я. – Наверное.
– Классно в сумке, скажи?
– Да уж…
– Хотел бы к Дораэмону[1 - Персонаж популярных японских детских мультфильмов, добрый и смешной роботизированный кот с карманом на животе. – Здесь и далее прим. переводчика.] в карман, чтобы забить на все?
– Ну…
– Хотел бы, знаю.
Солнце стояло уже высоко. Из бассейна неподалеку доносились радостные детские голоса. По небу проплывали летние облака с четко очерченными краями.
– Есть хочешь? – спросил я.
– Хот-дог и колу, – ответила она.
Хот-доги продавал парнишка-студент. Он притащил в свой киоск-вагончик большой кассетник, и пока жарились сосиски, я успел послушать Стиви Уандера и Билли Джоэла.
– Эй! – увидев, что я возвращаюсь, крикнула моя девушка и махнула рукой в сторону вольера. – Гляди! Он в сумку залез.
Действительно, кенгуренок забрался в убежище на животе матери. Сумка раздулась, из нее торчали только острые ушки и кончик хвоста.
– Не тяжело ей?
– Кенгуру вообще-то сильные.
– Правда?
– Поэтому до наших дней дотянули.
Солнце припекало все сильнее, но мамаша-кенгуру ни капельки не вспотела. Вылитая домохозяйка, зашедшая днем в кофейню передохнуть после похода в супермаркет на Аоямадори[2 - Одна из центральных улиц Токио.].
– Она его защищает?
– Угу.
– Может, он там заснул?
– Похоже на то.
Мы сжевали хот-доги, запили колой. Настало время уходить.
Папаша-кенгуру по-прежнему выискивал в кормушке потерянные ноты. Мамаша и кенгуренок, слившись в одно целое, отдались течению времени, а загадочная самка без устали скакала по вольеру, будто испытывая на прочность свой хвост.
День обещал быть жарким. Давно уже такого не было.
– Может, пива выпьем? – предложила моя девушка.
– Давай, – согласился я.
О встрече со стопроцентной девушкой погожим апрельским утром
Однажды погожим апрельским утром на узкой улочке Харадзюку[3 - Район японской столицы, центр молодежной моды и тусовки, отличающийся обилием бутиков, магазинов и лавочек.] я повстречался со стопроцентной девушкой.
Не сказать, что она была очень красива, да и одета так себе, ничего особенного. Волосы на затылке топорщились – еще не пришли в себя после сна. Возраст – пожалуй, ближе к тридцати. И все равно уже за пятьдесят метров я понял: это девушка для меня, на сто процентов. В тот же миг, как я ее увидел, сердце заколотилось неровными толчками, а во рту стало сухо, как в пустыне.
Возможно, вам нравятся другие девушки – с тонкими лодыжками, большими глазами, сногсшибательно красивыми пальцами. А может, вы западаете на таких, которые медленно жуют, когда едят. У меня тоже, конечно, есть свои предпочтения. К примеру, в ресторане я вполне могу засмотреться на девушку за соседним столиком, если мне вдруг понравится ее нос.
Хотя никто не в состоянии определить, какой должна быть идеальная, на все сто процентов, девушка. Как она должна выглядеть. Я даже ничего не могу сказать про нос той, которая шла в то утро мне навстречу. Да что говорить: имелся ли он у нее вообще, и того не помню. Единственное, что могу сейчас сказать: на красавицу она не тянула точно. Странно все это.
Потом я расскажу кому-нибудь, что встретил на улице стопроцентную девушку.
– Серьезно? – скажет он. – Хорошенькую?
– Да не то чтобы…
– Тогда, значит, в твоем вкусе?
– Даже не знаю. Я про нее совсем ничего не помню. Ни какие у нее глаза, ни какая грудь – большая или маленькая.
– Что-то я тебя не пойму.
– Я сам не понимаю.
– И что ты сделал? – спросит он равнодушно. – Заговорил? Пошел за ней?
– Ничего не сделал, – отвечу я. – Разошлись и все.
Она шла на запад, я – на восток. А утро было просто замечательное.
Надо бы поговорить с ней. Хотя бы полчасика. Расспросить, кто она, о себе рассказать. Поведать о превратностях судьбы, которая свела нас в этом переулке Харадзюку в погожее утро апреля 1981 года. Здесь наверняка таилось множество милых секретов, как в старинном механизме, созданном руками мастера во времена, когда на Земле царил мир.
Поговорив, мы зашли бы куда-нибудь пообедать, посмотрели бы фильм Вуди Аллена, потом заглянули по дороге в отель, чтобы выпить по коктейлю у барной стойки. А пойди все как надо, возможно, закончили бы день в постели.
«Все может быть», – стучало в сердце.
Между нами оставалось метров пятнадцать.
Как же с ней заговорить? С чего начать?
– Здравствуйте. Не могли бы вы уделить мне полчаса?
Идиотизм! Прямо-таки страховой агент, честное слово.
– Извините, вы не знаете здесь поблизости круглосуточной прачечной?
Тоже не годится. У меня ведь даже пакета с бельем для стирки с собой нет.
Или взять и рубануть все как есть:
– Привет. Я хотел сказать, что ты подходишь мне на сто процентов.
Нет, вряд ли она моим речам поверит. Да если даже и поверит, захочет ли разговаривать? Скажет: я тебе, может, и подхожу на сто процентов, а ты мне – нет. Что тогда? Для меня это будет удар ниже пояса. Мне уже тридцать два. Значит, старею.
У цветочного магазина мы поравнялись. Я кожей ощущаю слабое теплое дуновение. От мокрого асфальта поднимается запах роз. Почему-то я не могу произнести ни слова. На ней белый свитер, в правой руке – белый конверт, еще без марки. Написала кому-то письмо. Вид у нее такой сонный – не иначе, всю ночь над ним просидела. Быть может, в этом конверте – все ее секреты.
Пройдя несколько шагов, я оборачиваюсь, но она уже потерялась в толпе.
* * *
Теперь-то я, конечно, знаю, что надо было ей сказать тогда. Хотя история получилась бы слишком длинная, и я вряд ли сумел бы изложить ее внятно. Мне всегда приходят в голову мысли, которыми бывает трудно воспользоваться. Так или иначе, а начал бы я с «давным-давно» и закончил так: «Грустная история, правда?»
* * *
Давным-давно жили парень и девушка. Ему было восемнадцать, ей – шестнадцать. Он – просто симпатичный, она – тоже не супермодель. Обыкновенные ребята, каких везде можно встретить. Только одинокие. Зато и он, и она твердо знали, что где-то на Земле живут девушка и парень, которые им подходят на сто процентов. И вдруг однажды на улице они встретились.
– Какое чудо! – заговорил он. – Я столько тебя искал. Не поверишь, но ты мой идеал – на сто процентов.
– А ты – мой. Я точно таким тебя представляла. Это как во сне.
Парень и девушка сели на скамейку в парке и долго-долго разговаривали. Они больше не были одиноки. И это замечательно.
Однако в их душах все же шевелился маленький, совсем крошечный червячок сомнения: хорошо ли, когда мечты сбываются так просто?
Разговор на минуту прервался, и парень сказал:
– А давай устроим маленькую проверку? Если мы в самом деле любим друг друга на сто процентов, значит, в свое время обязательно еще встретимся где-нибудь. И если мы поймем тогда, что так оно и есть, сразу поженимся. Идет?
– Идет, – отвечала девушка.
И они расстались.
По правде сказать, в этой проверке не было никакой необходимости, потому что между ними была настоящая любовь, на все сто процентов. И судьба сыграла с ними злую шутку.
Зимой они оба заболели – в тот год свирепствовал жуткий грипп. Несколько недель между жизнью и смертью кончились тем, что влюбленные начисто забыли о прошлом. И когда пришли в себя и открыли глаза, в головах у них было пусто, как в копилке Д.Г. Лоуренса в его молодые годы.
Но им было не занимать ума и терпения. Парень и девушка не жалели сил, приобрели новые знания, вырастили в себе новые чувства и снова смогли стать полноценными членами общества. Научились переходить в метро с одной линии на другую, отправлять письма и бандероли. И даже познали любовь – на семьдесят пять, а то и на восемьдесят пять процентов.
Время летело с поразительной быстротой: скоро ему было уже тридцать два, а ей – тридцать.
И вот однажды погожим апрельским утром он шагал по Харадзюку с запада на восток, собираясь выпить где-нибудь чашку кофе. Она шла той же улицей с востока на запад – нужно было купить марку, чтобы наклеить на письмо. Они встретились точно посередине улицы, и в двух сердцах на миг мелькнул смутный отблеск утраченных воспоминаний:
«Да ведь это моя девушка, моя на сто процентов!»
«Это же он, мой парень, мой на сто процентов!»
Но отблеск оказался слишком слабым, а их мысли уже не были такими чистыми и ясными, как четырнадцать лет назад. Они разошлись в разные стороны, не сказав друг другу ни слова, и растворились в людской толчее. Навсегда.
Грустная история, правда?
* * *
Вот что надо было ей сказать.
Сквозь сон
Я клевал носом прямо над тарелкой с супом.
Ложка выскользнула из руки и громко звякнула о край тарелки. Несколько человек посмотрели в мою сторону. Подружка, сидевшая рядом, кашлянула. Желая сгладить неловкость, я раскрыл правую ладонь и с заинтересованным видом стал изучать ее, поворачивая то одной, то другой стороной. Не хотелось, чтобы люди подумали, будто я способен на такое: уснуть за столом!
Секунд через пятнадцать я оставил ладонь в покое, глубоко вздохнул и снова занялся кукурузным супом. В голове плыл туман, ныл онемевший затылок. Так бывает, если натянуть задом наперед кепку-бейсболку на пару размеров меньше. Сантиметрах в тридцати над тарелкой лениво дрейфовало белое облачко, похожее на яйцо, и нашептывало мне: «Хватит! Ну сколько можно маяться? Спи давай!» Оно уже давно маячило перед глазами.
Это газообразное яйцо то приобретало четкую форму, то опять расплывалось. И чем сильнее я напрягался, пытаясь засечь неуловимую смену его очертаний, тем тяжелее становились веки. Чего я только не делал, чтобы отогнать наваждение! То тряс головой, то крепко зажмуривался, то широко открывал глаза. Ничего не помогало. Оно все так же болталось над столом. Господи, до чего же спать хочется!
Тогда, поднося ко рту очередную ложку, я попробовал произнести «кукурузный суп» в уме по буквам по-английски: «Сorn potage soup».
Не тут то было. Слишком просто.
– Скажи какое-нибудь слово, только подлиннее, – шепнул я подружке. Она работала в школе учительницей английского.
– Миссисипи, – тихо, чтобы никто не услышал, откликнулась она.
«Mississippi», – выдал я про себя. Четыре буквы «s», четыре «i» и две «p». Ничего словечко.
– А еще можно?
– Молчи и ешь, – сказала она.
– Спать страшно хочется.
– Вижу, вижу. Не спи, пожалуйста. Все же смотрят. Чего я потащился на эту свадьбу! Как вам картина:
парень за столом с подругами невесты? К тому же не такая уж она мне и подружка. Надо было отказаться и все. Тогда бы сейчас в своей постели седьмой сон видел.
– Йоркширский терьер, – вдруг проговорила она. Я не сразу сообразил, как это должно писаться.
– Y-O-R-K-S-H-I-R-E T-E-R-R-I-E-R, – пробубнил я, теперь уже вслух. У меня с правописанием всегда было хорошо.
– Молодец! Потерпи еще часок. Через час я сама тебя уложу.
Покончив с супом, я зевнул три раза подряд. Вокруг сновали официанты, убирая суповые тарелки и разнося салат и хлеб. Мне показалось, хлеб проделал немалый путь, прежде чем оказаться здесь.
Речи, которые никто не слушал, лились рекой. Говорили все больше о жизни, о погоде. Я снова стал засыпать, и подружка тут же заехала мне по лодыжке носком босоножки.
– Не обижайся, но мне правда никогда еще так спать не хотелось.
– Ты что, ночью не спал?
– Не мог заснуть. Все о чем-то думал, думал…
– Вот и сейчас сиди и думай. Только не засыпай. Все-таки у моей подруги свадьба.
– Именно что у твоей, – огрызнулся я.
Она положила хлеб на тарелку и, ничего не говоря, пристально посмотрела на меня. Я замолчал и принялся за жюльен из устриц. Вкусом они напоминали мясо доисторических животных. Закусывая устрицами, я превратился в великолепного крылатого ящера, одним махом пролетел первобытный лес и окинул холодным взглядом расстилавшуюся подо мной пустынную землю. Там, внизу, тихонькая, средних лет учительница музыки распиналась насчет школьных лет новобрачной. Выяснилось, что девочка надоедала всем дотошными вопросами, не сразу схватывала, отставала от других детей, зато потом, под конец, стала играть на пианино с большой душой. «Хм-м», – сказал я про себя.
– Ты, наверно, считаешь ее занудой? – спросила моя подружка. – А на самом деле она – просто замечательный человек.
– Хм-м.
Остановив поднесенную ко рту ложечку, она пронзила меня взглядом:
– Я серьезно. Хоть ты и не веришь…
– Верю, – успокоил я ее. – А когда высплюсь, еще больше поверю.
– Ну, может, она и вправду нудновата, но это не такой уж большой грех. Так ведь?
– Не грех, – кивнул я в знак согласия.
– Гораздо лучше, чем смотреть на все искоса, как ты.
– Ничего не искоса, – запротестовал я. – Не дали выспаться и притащили до кучи на свадьбу к девчонке, которую я почти не знаю. Потому только, что она, видите ли, твоя подруга. Я вообще не люблю свадьбы. Терпеть не могу. Собрались сто человек, едят какие-то паршивые устрицы!..
Не произнеся ни слова, она аккуратно положила ложечку на тарелку, поднесла к губам лежавшую на коленях белую салфетку. Кто-то запел, замелькали вспышки фотоаппаратов.
– Просто хочу спать. – Меня словно оставили одного в незнакомом городе, да еще без чемодана. Я сидел, скрестив руки на груди, когда официант поставил передо мной стейк, над которым сразу повисло белое облачко. «Представь белую простыню, – вещало оно. – Только-только из прачечной. Шикарную белую простыню. Ну как? Вот бы тебе на ней растянуться! Сначала похо-лодит, потом тепло станет. И пахнет солнцем».
Моей кисти коснулась маленькая девичья рука, я уловил слабый аромат духов. Прядь тонких прямых волос скользнула по щеке. Я очнулся, как от щелчка, и открыл глаза.
– Потерпи еще немного, уже скоро конец. Прошу тебя, – шепнула мне в ухо подружка. Белое шелковое платье очень ей шло, подчеркивало грудь.
Я взял нож и вилку и не спеша принялся вырезать из стейка кусочки в форме буквы «т». За столами царило веселье, гости говорили наперебой, громкие голоса смешивались с лязгом вилок и стуком тарелок. Шум – как в метро в час пик.
– Честно сказать, я все время на свадьбах сплю, – признался я. – Всегда. Это закон.
– Да ну?
– Что я, врать буду? Правда. Ни одной не было, чтобы не заснул. А почему – сам не знаю.
Подружка озадаченно сделала глоток вина, зажевала ломтиками жареной картошки.
– Может, у тебя комплекс такой?
– Понятия не имею.
– Точно – комплекс.
– И мне все время снится, что я хожу с белым медведем по битому оконному стеклу, – попробовал пошутить я. – А виноват во всем пингвин. Это он насильно пичкает нас с медведем конскими бобами. Большие такие бобы, зеленые…
– Молчи! – отрезала она, и я умолк.
– Я же действительно на свадьбах засыпаю. Один раз бутылку с пивом опрокинул, на другой свадьбе три раза ножи и вилки на пол ронял.
– Горе с тобой, – сказала девушка, аккуратно срезая жир с мяса. – Но ты вроде сам жениться хотел?
– Потому на чужих свадьбах и сплю.
– Это месть.
– За что же? За мои тайные желания?
– Вот-вот.
– А чего тогда люди в метро засыпают? Хотят шахтерами стать?
Она пропустила мой вопрос мимо ушей. Я бросил ковырять стейк, вытянул из кармана рубашки сигарету и закурил.
– Короче, – сказала она чуть погодя, – ты всю жизнь хочешь быть ребенком.
Мы молча съели шербет из черной смородины и принялись за горячий эспрессо.
– Хочешь спать?
– Еще спрашиваешь, – ответил я.
– Мой кофе будешь?
– Спасибо.
Я допил вторую чашку, выкурил вторую сигарету, зевнул тридцать шестой раз, а когда поднял голову – обнаружил, что висевшее над столом облачко белого газа куда-то исчезло.
Так всегда.
Как только это газовое образование испаряется, официанты начинают раздавать коробки с пирожными. И весь сон как рукой снимает.
Неужели комплекс?
– Может, поедем искупаемся? – предложил я.
– Сейчас?
– А что? Солнце еще высоко.
– Ладно, поехали. А купальник я где возьму?
– Здесь, в гостинице, и купим.
С коробками пирожных в руках мы прошли по коридору и заглянули в магазинчик. Было воскресенье, вторая половина дня. В вестибюле толпились приглашенные на свадьбу гости и родственники новобрачных.
– Послушай, а в слове «Миссисипи», если по-английски писать, в самом деле – четыре «s»?
– Спроси что-нибудь полегче, – ответила она. От ее волос на затылке приятно пахло духами.
Вампир в такси
Неприятности имеют свойство сыпаться на человека одна за другой.
Недаром же говорят: пришла беда – отворяй ворота. Ну а если и впрямь все идет наперекосяк? Тогда это уже не просто народная мудрость. Все как назло: договорились встретиться с подружкой, а она не пришла, на куртке пуговица оторвалась, столкнулся в электричке со знакомым, которого меньше всего хотел бы видеть, зуб заныл, пошел дождик, сел в такси, а дорога забита – где-то авария. Сказал бы мне кто-нибудь в такой ситуации: отворяй, мол, ворота, я бы точно накостылял ему по полной программе.
Да и вы бы наверняка сделали то же самое.
В этом и есть народная мудрость.
Потому-то у меня с людьми не очень получается. Иногда подумаешь: хорошо бы превратиться в коврик у входной двери. Лежать бы всю жизнь где-нибудь в прихожей…
Но ведь в мире ковриков тоже своя мудрость и проблемы свои. Хотя это уже не мое дело.
Короче, ехал я в такси и попал в пробку. По крыше стучал осенний дождь, и каждый щелчок счетчика застревал в мозгу, словно выпущенная из ружья пуля.
Эх!
Вдобавок я три дня как бросил курить. Хоть бы что приятное пришло в голову… Как бы не так! От безысходности я стал раздевать в уме свою подружку. Все по порядку… сначала снимаем очки, потом часы, массивный браслет, дальше…
– Извините. – Я уже добрался до первой пуговицы на блузке, как вдруг услышал голос таксиста. – Как вы думаете, вампиры в реальности существуют?
– Вампиры? – Я ошарашенно посмотрел в зеркало заднего вида, где отражалось лицо водителя. – Какие вампиры? Те, что кровь пьют?
– Те самые. Существуют они или нет?
– Вы вообще кого имеете в виду? Людей, которые по жизни как вампиры, вампиров в переносном смысле, летучих мышей-кровососов, а может, упырей из ужастиков? Или настоящих?
– Настоящих, конечно, – сказал таксист. Машина продвинулась вперед на полметра.
– Тогда не знаю, – ответил я. – Не в курсе.
– Нет, так не пойдет. Вы скажите: верите в них или нет.
– Не верю.
– Значит, не верите?
– Не верю.
Я достал из кармана сигарету и, не закуривая, перекатывал ее во рту.
– А в призраков верите?
– А вот призраки, мне кажется, существуют.
– Кажется… Вы скажите: «да» или «нет».
– Да, – только и осталось сказать мне. – Верю.
– В призраков, значит, верите?
– Верю.
– А в вампиров – нет?
– Не верю.
– И чем же призрак от вампира отличается?
– Призрак – антитеза физического сущего, – ляпнул я наобум. У меня такие штуки здорово получаются.
– Хм-м.
– А вампир – это смена ценностей на оси плоти.
– Выходит, антитезу вы признаете, а смену ценностей – нет?
– Стоит раз признать какую-нибудь ахинею – потом уже не остановишься.
– Вы образованный человек!
– Семь лет в университете отучился, – рассмеялся я. Глядя на бесконечную вереницу машин впереди, таксист сунул в рот тонкую сигарету и закурил. По салону поплыл запах ментола.
– А что бы вы сделали, если б и вправду увидели вампира?
– Наверное, растерялся.
– И все?
– А что, нельзя?
– Нельзя, конечно! Вера – великое дело. Представишь себе гору – и вот она, пожалуйста. Подумаешь, что горы нет – ее и не будет.
Прямо как в старой песне Донована.
– Ах вот вы о чем!
– Да-да.
Я вздохнул, не выпуская изо рта незажженную сигарету:
– А вы сами-то верите в вампиров?
– Верю.
– Почему?
– Что значит «почему»? Верю и все.
– Ну а доказать можете?
– Вера и доказательство – совсем разные вещи.
– Пожалуй.
Я решил больше не углубляться в эту тему и вернулся к пуговицам на блузке. Одна, вторая, третья…
– Но могу и доказать, – заявил таксист.
– Серьезно?
– Вполне.
– И каким же образом?
– Да я сам вампир.
Мы немного помолчали. Машина проползла еще метров пять. Дождевые капли все так же барабанили по крыше. На счетчике уже полторы тысячи с лишним.
– Зажигалку не дадите?
– Пожалуйста.
Я чиркнул белой «биковской» зажигалкой и закачал в легкие порцию никотина. Впервые за три дня.
– Ну и пробка! – посетовал водитель.
– Да уж, – сказал я. – Кстати, о вампирах…
– И что?
– Вы что, в самом деле вампир?
– Конечно. Какой мне смысл врать?
– И давно вы так?
– Девять лет уже. В тот год как раз была Олимпиада в Мюнхене[4 - 1972 г.].
– Остановись мгновенье, ты прекрасно.
– Вот-вот. Точно!
– Еще спросить можно?
– Валяйте.
– А почему вы это… таксистом работаете?
– Не люблю я все эти вампирские штучки. Кутаться в плащ, разъезжать в карете, жить в замке… Ничего хорошего. У меня все как положено: плачу налоги, лицензию имею. Хожу на дискотеки, в патинко[5 - Вариант китайского бильярда, либо любой игровой автомат, получивший распространение в Японии после Второй мировой войны.]. Что? Странно?
– Да нет. Просто… как бы это сказать… до меня никак не дойдет.
– Так вы не верите?
– М-м?
– Что я вампир – не верите?
– Конечно же, верю, – поспешно заверил я таксиста. – Представишь себе гору – и вот она.
– Ну ладно.
– Вы и кровь пьете иногда?
– А как же? Я же все-таки вампир.
– Кровь, наверное, разная бывает – вкусная и невкусная?
– Ясное дело. Но ваша не подойдет. Слишком много курите.
– Бросить хотел, но вот не получилось.
– Самая подходящая – у молодых девушек. Это что-то!
– Кажется, я вас понимаю. А у артисток кровь как – ничего?
– У Каёко Касимото[6 - Каёко Касимото (р. 1960) – японская киноактриса, завоевала международную известность, снимаясь в фильмах Такэси Китано («Кикудзиро» и «Фейерверк»).] – просто супер! У Кимиэ Сингёдзи[7 - Кимиэ Сингёдзи (р. 1959) – популярная японская киноактриса, начала сниматься в конце 1970-х гг.] – тоже ничего. А вот у Каори Момои[8 - Каори Момои (р. 1952) – известная японская киноактриса, снималась у Акиры Куросавы («Кагэмуся»), Александра Сокурова («Солнце»). Последняя работа – одна из главных ролей в фильме «Мемуары гейши».] – не очень. Совсем что-то на нее не тянет.
– Значит, и в этом деле толк надо знать?
– Еще бы!
Через пятнадцать минут мы расстались. Открыв дверь квартиры, я включил свет, достал из холодильника банку пива. Выпил и позвонил подружке, с которой в тот день так и не встретился. Ее послушать, так для этого была причина. Вот такие дела.
– Да, советую тебе не садиться в черные такси с номерами Нэрима[9 - Один из районов Токио.].
– Почему? – спросила она.
– Там один водитель – вампир.
– Неужели?
– Точно.
– Беспокоишься за меня, что ли?
– А то как же!
– Черные с номерами Нэрима?
– Ага.
– Спасибо.
– Не за что.
– Ну тогда спокойной ночи.
– Спокойной.
Ее городок, ее овцы
Над Саппоро – первый в этом году снег. Возникает из дождя, снова превращается в дождь. Снег в Саппоро – явление не самое романтическое. Что-то вроде вредного родственника.
23 октября, пятница.
Из Токио я улетел в одной майке. Сел в Ханэде[10 - Токийский аэропорт.] на 747-й, не успел прокрутить в «уокмане» одну полуторачасовую кассету и вот, пожалуйста, – снег.
– Ничего не поделаешь, – говорит друг. – Он всегда в это время начинается. И приходит зима.
– Холодина какая!
– Зима и должна быть очень-очень-очень холодной. На то она и зима.
Мы с ним выросли в маленьком тихом городишке, недалеко от Кобэ. Дома наши стояли в пятидесяти метрах друг от друга, и учились мы в одной школе. Вместе путешествовали, вместе на свидания с девчонками бегали. А как-то раз так перепили, что из такси вывалились. После школы я поступил в Токийский университет, а он – в университет Хоккайдо. Женились на однокурсницах, моя была из Токио, его – из Отару[11 - Город на о. Хоккайдо.]. Такова жизнь. Все мы бесцельно скитаемся по земле, как семена растений, которые носит капризный ветер.
Наверняка в жизни все сложилось бы по-другому, если бы в Токийский университет поступил он, а я учился на Хоккайдо. Быть может, я бы пошел работать в турфирму, ездил по миру, а он осел в Токио и сделался писателем. Но в результате случайного стечения обстоятельств получилось то, что получилось: я романы пишу, он в турфирме работает. А театр «Орион» и сейчас сверкает огнями, как прежде.
У друга – сыну шесть лет. В отделении бумажника, где сезонка, всегда лежали три его фотокарточки. Хокуто играет с барашком в зоопарке Маруяма. Хокуто, наряженный к детскому празднику. И Хокуто верхом на ракете в парке аттракционов. Я разглядываю фотографии и отдаю другу. Мы пьем пиво и закусываем мороженой рыбой, холодной как лед.
– Как там Р поживает? – спрашивает он.
– Встретились недавно на улице. Случайно. С женой развелся, спутался с какой-то девчонкой.
– А Q?
– Работает в рекламной компании. Пишет какие-то жуткие тексты.
– Понятно.
И так далее, и тому подобное.
Расплатившись по счету, мы выходим на улицу. Снег все идет.
– В Кобэ давно был? – интересуюсь я.
– Давно. – Он качает головой. – Далеко очень. А ты?
– Тоже давно не ездил. Да что-то и не тянет.
– М-м.
– Наверное, здорово там все изменилось.
– М-м.
Минут десять мы бродим по улицам. Тем для разговора больше нет. Я иду к себе в гостиницу, он возвращается в свою малогабаритную трехкомнатную квартиру.
– Ну будь здоров!
– И ты тоже.
Щелкает переключатель. Мы расходимся в разные стороны, чтобы дальше снова идти каждый своей дорогой. Наступит завтра, и мы, в полутысяче километров друг от друга, будем продолжать бесцельную борьбу со скукой, которая у каждого тоже своя.
В гостинице я включил телевизор. По местному каналу шла какая-то информационная передача. Не снимая обуви, я завалился поверх покрывала на кровать и, запивая холодным пивом сэндвич с копченой семгой, который попросил принести в номер, рассеянно уставился на экран.
Середину кадра занимает одинокая фигура молодой женщины в темно-синем платье. Камера снимает женщину по пояс и, словно хищный зверь в ожидании добычи, плотоядно смотрит на нее застывшим стеклянным глазом. Без смены ракурса, не приближая и не отдаляя объект. Совсем как в старых фильмах nouvelle-vague[12 - Новой волны (фр.).].
– Я работаю в информационном отделе мэрии города Р., – начинает женщина с легким местным выговором. Голос дрожит от волнения. – Наш городок небольшой – всего семь с половиной тысяч жителей.
Особо ничем не знаменит, поэтому очень может быть, что вы о нем ничего не знаете.
«К сожалению», – отмечаю я.
– Основное занятие наших жителей – сельское хозяйство и молочное животноводство. Главный продукт – конечно, рис, но в последнее время, с сокращением посевных площадей, идет быстрый переход на зерновые и овощеводство в окрестностях города. На окраине имеется животноводческое хозяйство: порядка двухсот коров, сотня лошадей и столько же овец-мериносов. Сейчас эта отрасль у нас хорошо развивается, и через три года поголовье, возможно, удвоится.
Не красавица. Лет двадцати пяти, очки в металлической оправе с сильными диоптриями, на лице – застывшая улыбка, чем-то напоминающая мне сломанный холодильник. И все же она классная девчонка. Камера nouvelle-vague показывает ее в самом выгодном свете, подчеркивая наиболее привлекательные черты. «Дали бы каждому минут по десять, чтобы сказать что-нибудь перед телекамерой, – думаю я. – Может, тогда мир стал бы куда лучше».
– Где-то в начале 90-х годов XIX века в реке Р., что протекает недалеко от городка, нашли золотой песок. Началась золотая лихорадка. Но скоро кончилась, вместе с песком. Теперь о том времени напоминают лишь несколько полуразвалившихся хижин и проложенные через горы узкие дороги.
Я запихиваю в себя последний кусок сэндвича, залпом допиваю пиво.
– Город… кхе… не так давно население города превышало десять тысяч человек, но в последнее время наблюдается быстрый отток людей из деревни, молодежь перебирается в большие города. Вот такая проблема. Из моих одноклассников уехало уже больше половины. Но, разумеется, есть люди, которые держатся за наш городок.
Она говорит, не отрываясь от объектива, глядя в него словно в зеркало, где отражается будущее. Ее глаза пристально смотрят на меня сквозь кинескоп телевизора. Я достаю из холодильника еще банку пива, тяну за кольцо, делаю пару глотков.
Ее городок.
Я представил, как он выглядит. Железнодорожная станция, где за день останавливается всего восемь поездов, зал ожидания с печкой, неуютная маленькая площадь с круговым движением, схема города с полустертыми иероглифами, клумба с ноготками, рябиновая аллея, побитая жизнью грязная белая собака, несоразмерно широкие улицы, плакат, зазывающий на службу в силах самообороны, трехэтажный универмаг со всякой всячиной, вывески «Школьная форма» и «Средства от головной боли», маленький рёкан[13 - Гостиница в традиционном японском стиле.], здания сельскохозяйственного кооператива, центра лесоводства и ассоциации развития животноводства, уставившаяся в пепельно-серое небо одинокая труба бани. В конце главной улицы поворачиваешь налево, там перекресток и мэрия, где в информационном отделе работает она. Маленький скучный городок, в котором почти полгода лежит снег. А она сидит и пишет разные объявления для своего города. «Такого-то числа такого-то месяца будет производиться раздача препарата для дезинфекции овец-мериносов. Желающих просим подать заявления на бланках до такого-то числа такого-то месяца…»
Наши судьбы вдруг пересекаются в этом маленьком номере отеля в Саппоро. Но чего-то здесь не хватает. Я лежу на гостиничной кровати, и время… совсем как взятый напрокат костюм… я никак не могу к нему приспособиться. Тупой топор раз за разом ударяет по канату, что у меня под ногами. Стоит ему оборваться, и обратного пути уже не будет. И от этого становится тревожно.
Нет, конечно же, канат не оборвался. Просто, кажется, я немного перебрал пива. И еще, наверное, виноват снег, кружащий за окном. Ступая по канату, я возвращаюсь под темное крыло реальности. Мой городок, мои улицы, ее овцы.
В то время как ее мериносов обрабатывают прекрасным дезинфицирующим средством, я со своими овцами готовлюсь к зиме. Запасаю сено, накачиваю в бак керосин, ремонтирую оконные рамы, чтобы устояли перед снежными бурями.
– Это мой город, – говорит она. – Маленький городок, ничего особенного. Но он мой. Будет возможность – приезжайте. Кто знает: может быть, мы чем-нибудь поможем вам.
Ее изображение исчезло с экрана.
Нажав кнопку пульта, я выключаю телевизор, допиваю пиво. И думаю: а не съездить ли в ее городок? Вдруг она чем-то мне поможет. Но я вряд ли туда поеду. Я уже слишком многого лишился.
Снег на улице не перестает. Сотня мериносов лежит в темноте с закрытыми глазами.
Праздник тюленя
Тюлень заявился в час дня.
Я как раз завершил немудреный обед и решил перекурить, когда в прихожей запел звонок. Я отворил дверь и увидел на пороге тюленя. Ничего особенного. Обыкновенный тюлень, каких много. Ни тебе темных очков, ни костюма-тройки от «Брукс Бразерс». Впрочем, по мне, все тюлени смахивают на китайцев из прошлого или позапрошлого века.
– Рад познакомиться, – заговорил тюлень. – Извините, что беспокою, отрываю от дел.
– Хм-м. Да что вы! Какие уж у меня дела… – смутился я. В тюленях чувствуется какая-то беззащитность, от чего я вдруг всякий раз без особой нужды начинаю волноваться. Вечная история. Так у меня всегда выходит, с каждым тюленем.
– Буду очень признателен, если вы уделите мне десять минут.
Я машинально посмотрел на часы, хотя в этом не было никакой необходимости.
– Много времени я у вас не отниму, – учтиво добавил тюлень. Казалось, он смотрит мне прямо в душу.
Плохо понимая, что происходит, я провел тюленя в комнату, налил ему в стакан холодного ячменного чаю.
– Пожалуйста, не беспокойтесь, – сказал тюлень. – Я скоро уйду.
С этими словами он со вкусом ополовинил стакан, вытянул из кармана пачку «Хайлайта» и, щелкнув зажигалкой, закурил.
– Когда же эта жара кончится!
– Да, жарко…
– Хотя утром и вечером уже не так.
– Сентябрь все-таки…
– Такие дела… Вот и у юниоров бейсбольный сезон закончился. У профессионалов тоже все ясно – «Гигантов»[14 - Японская бейсбольная команда «Yomiuri Giants».] уже никто не догонит. Ждать нечего.
– Да уж…
Тюлень согласно кивнул с видом знатока и оглядел комнату.
– Я извиняюсь. А вы один здесь проживаете?
– Да нет. Жена поехала отдохнуть. Скоро вернется.
– А-а… Поврозь отдыхаете? Неплохо придумано.
И тюлень довольно хихикнул.
В общем-то, я сам во всем виноват. Хоть я и порядочно набрался тогда в Синдзюку, совать визитку оказавшемуся со мной рядом за стойкой бара тюленю не следовало. Это каждому понятно. Ни один нормальный человек не станет тюленю совать визитную карточку.
Только поймите меня правильно: я против тюленей решительно ничего не имею. Даже наоборот – представить не могу, за что их можно ненавидеть. Конечно, будь у меня сестра и скажи она в один прекрасный день, что собирается за тюленя замуж, пожалуй, я бы немного расстроился, но с ума сходить бы не стал. Любите друг друга? На здоровье. Вот такая у меня позиция.
Но визитка, врученная тюленю, – совсем другое дело. Известно, что эти животные обитают в огромном океане, имеющем свою систему символов. Там А символизирует В, В является символом С, а С – обобщенный символ А и В. Вот такая получается картина. И все тюленье общество построено по принципу этой самой символ-пирамиды, точнее – по принципу хаоса. А на вершине пирамиды или в самой ее сердцевине – Визитная Карточка.
Поэтому в портфеле любого тюленя обязательно лежит набитое визитками портмоне, толщина которого определяет положение его владельца в тюленьем обществе. У птиц такое тоже бывает, только они собирают бусины.
– На днях вы моему приятелю визитную карточку подарили, – сказал тюлень.
– М-м… А-а… Разве? – слицемерил я. – Напился тогда, почти ничего не помню.
– Знали бы вы, как он обрадовался.
Увиливая от четкого ответа, я отхлебнул чаю.
– Право, неловко, что я вдруг так к вам нагрянул, да еще с просьбой. Но раз уж нас эта карточка связала…
– Что же у вас за просьба?
– Да в общем-то пустячная. Если бы сэнсэй счел возможным оказать символическую поддержку популяции тюленей…
Тюлени частенько величают собеседников «сэнсэями».
– Символическую поддержку?
– Ой! Совсем забыл представиться! – Тюлень, шурша бумагами, выудил из портфеля свою визитную карточку и протянул мне. – Вот, пожалуйста. Там все написано.
– «Председатель комитета по проведению Праздника тюленя», – прочитал я.
– Полагаю, вы уже слышали о Празднике тюленя?
– Э-э… Да так, в общих чертах, – протянул я. – Из разговоров…
– Праздник тюленя – исключительно важное событие для тюленей. В некотором смысле даже символическое. Да что там для тюленей! Можно сказать, для всего мира!
– Ого!
– Ситуация такова, что популяция тюленей на сегодняшний день крайне немногочисленна. Однако… – Сделав эффектную паузу, тюлень со смаком расплющил тлевший в пепельнице окурок «Хайлайта». – Однако, несмотря на это, тюлени, вне всякого сомнения, несут в себе фактор духовности, определяющий все мироустройство.
– Знаете, этот разговор…
– Наша цель – тюлений ренессанс. Возрождение не только тюленей, но всего мира! Мы хотим, чтобы Праздник тюленя стал совершенно другим. До сих пор это было полностью закрытое мероприятие. А он должен звучать призывом к человечеству, стать стартовой площадкой…
– Понимаю, понимаю. – Я попробовал вклиниться в его монолог. – А что конкретно…
– …Конечно, праздник – это всего лишь праздник. Шум, веселье, но ведь это – так сказать – лишь конечный итог целого ряда последовательных усилий. В истинном смысле именно в этой последовательности заключается суть нашей работы по подтверждению самобытности тюленей, их индивидуальности. А праздник… Акт признания и ничего больше.
– Акт признания?
– Эдакое грандиозное дежа вю.
Мало что понимая, я кивал головой. Типичный тюлений треп. Хлебом не корми – дай поболтать. Ладно, пусть выговорится. Они вообще-то безобидные, только чересчур разговорчивые.
Тюлень закончил ближе к трем. Из меня как будто все соки высосали.
– Вот, – невозмутимо подвел черту тюлень и допил чай, который давно уже перестал быть холодным. – Надеюсь, в общем и целом вы уловили суть проблемы.
– Короче говоря, вам деньги нужны?
– Моральная поддержка! – поправил меня тюлень.
Я достал из бумажника две банкноты по тысяче иен и положил перед ним.
– Извините, что мало, но сейчас просто больше нет. Утром заплатил за страховку, потом еще газетная подписка…
– Что вы, что вы! – замахал на меня ластами тюлень. – Главное, чтобы от души…
Тюлень удалился, оставив на столе тоненькую брошюру «Тюлений вестник» и наклейку с тюленьей мордой и надписью: «Метафорический тюлень». Помыкавшись с наклейкой, я налепил ее на лобовое стекло – на самую середину – красной «селики», которую кто-то оставил без разрешения возле нашего дома. Прилипла намертво, так что хозяину наверняка пришлось попотеть, чтобы от нее избавиться.
Зеркало
Так вот. Если послушать, с чем вам доводилось сталкиваться, то все истории как бы крутятся вокруг одного и того же. Речь идет или о двух мирах – мире живых и мире мертвых, которые, бывает, пересекаются. То есть о привидениях, призраках и тому подобное. Или о явлениях и способностях, не укладывающихся в рамки трехмерного здравого смысла, – о даре предвидения или всяческих предчувствиях. Вот такая получается классификация.
А если попробовать обобщить, окажется, что все вы испытывали либо одно, либо другое: у тех, кому на глаза часто попадаются призраки, похоже, совсем неважно с предчувствиями. А другим развитое шестое чувство вроде как мешает рассмотреть привидение. Не знаю, почему так выходит. Видимо, от человека зависит.
Конечно, встречаются люди, которые не способны ни на то, ни на другое. Я, например. С привидениями не встречался ни разу, хотя мне уже за тридцать. Вещих снов тоже не видел. Как-то раз ехал с двумя приятелями в лифте, и они вдруг узрели привидение. А я ничего не заметил. Они твердят: «Вместе с нами была женщина в сером костюме. Рядом стояла». А я им: «Не видел никакой женщины. Нас же трое было. Вы что, совсем?» Но приятели не стали бы меня разыгрывать. Не такие они люди. Было жутко неловко, но и после этого мне призраки не являлись.
В общем, с привидениями у меня контакта нет, сверхъестественными способностями не обладаю. Жизнь веду самую прозаическую.
Но однажды произошло такое, от чего я испугался до полусмерти. Я до сих пор никому не рассказывал об этом случае, хотя прошло уже десять с лишним лет. Боялся. Казалось, стоит только начать – и все повторится. Потому и молчал все это время. Но коль скоро у нас сегодня вечер воспоминаний, все по очереди рассказывают страшные истории из собственной жизни, я, как хозяин, тоже должен поведать что-нибудь напоследок. Итак…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/haruki-murakami/horoshiy-den-dlya-kenguru/?lfrom=390579938) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Персонаж популярных японских детских мультфильмов, добрый и смешной роботизированный кот с карманом на животе. – Здесь и далее прим. переводчика.
2
Одна из центральных улиц Токио.
3
Район японской столицы, центр молодежной моды и тусовки, отличающийся обилием бутиков, магазинов и лавочек.
4
1972 г.
5
Вариант китайского бильярда, либо любой игровой автомат, получивший распространение в Японии после Второй мировой войны.
6
Каёко Касимото (р. 1960) – японская киноактриса, завоевала международную известность, снимаясь в фильмах Такэси Китано («Кикудзиро» и «Фейерверк»).
7
Кимиэ Сингёдзи (р. 1959) – популярная японская киноактриса, начала сниматься в конце 1970-х гг.
8
Каори Момои (р. 1952) – известная японская киноактриса, снималась у Акиры Куросавы («Кагэмуся»), Александра Сокурова («Солнце»). Последняя работа – одна из главных ролей в фильме «Мемуары гейши».
9
Один из районов Токио.
10
Токийский аэропорт.
11
Город на о. Хоккайдо.
12
Новой волны (фр.).
13
Гостиница в традиционном японском стиле.
14
Японская бейсбольная команда «Yomiuri Giants».
Сетевая библиотека